— Да. Это именно то, чего я хочу.
— Ты чувствуешь себя виноватой, Ноэми? Или ты просто ищешь предлог, чтобы снова поиметь меня?
— И то, и другое. — Без колебаний. И, конечно, без малейшего смущения.
Он любил её так сильно, что не мог дышать. Так не должно было быть. Годы, боль и разбитое сердце, о которых писали шекспировские трагедии, должны были заглушить все его чувства к этой женщине.
Уйти было единственным выходом. Когда она ушла, он сохранил лишь малую толику своего здравомыслия, и за это время Исааку удалось наполовину выбраться из этой ямы. Не до конца. Он не был уверен, что когда-нибудь снова станет целым. Больше, чем множество шрамов, больше, чем битвы его юности, ночь за ночью он просыпался в ужасе от воспоминаний о том, как губы Ноэми произносили слова:
«— Всё кончено. Теперь я глава семьи Хаксли, и я больше не могу быть с тобой. Никогда больше».
Никогда больше.
Эти два коротких слова всё ещё преследовали его.
Но когда он открыл рот, чтобы отказать ей, слова застряли в горле. Вместо них возникли другие слоги, лишая его остатков здравого смысла.
— Ты хочешь умолять, Ноэми? Тогда встань на свои грёбаные колени.
Глава 3
Колени Ноэми коснулись ковра, прежде чем она приняла осознанное решение подчиниться грубому приказу Исаака. Она просила об этом, требовала этого, давила и давила на него, пока он не почувствовал себя загнанным в угол и не набросился на неё. Так почему, чёрт возьми, ей было так больно стоять на коленях и наблюдать за ним?
Это только на время.
Слова не имели смысла. Время не имело значения. В этот момент они были только вдвоём, без прошлого, преследующего их по пятам, и без будущего, о котором можно было бы говорить.
Исаак наблюдал за ней своими светлыми глазами, пока запирал дверь и стягивал рубашку через голову. Он двигался легко, давняя боль в левом плече, очевидно, больше не беспокоила его, и расстегнул джинсы, чтобы стянуть их вниз по мускулистым бёдрам. Обнажённый, он всегда казался ещё крупнее, как будто, когда с него снимали приличную одежду, он открывал свою истинную сущность.
Её воин.
Нет, больше не мой.
Исаак оглядел комнату, словно осматривая поле боя, и, наконец, подошёл к огромному креслу, стоявшему в углу прямо напротив неё. Она купила это кресло пять лет назад только для того, чтобы ему было на чём сидеть, чтобы его нельзя было назвать «кукольным», чтобы ему было комфортно здесь, рядом с ней. Это было так давно.
— Ползи, — слово вырвалось у него с хрипом, словно оно вырывалось против его воли.
С ними никогда не было ничего подобного. Грубый, брутальный и такой горячий, что Ноэми едва могла это выносить? Да. Всегда. Каждый раз. Он был единственным мужчиной, с которым она когда-либо встречалась, который относился к ней так, словно она не была объектом, который может сломаться от резкого слова или прикосновения. Исаак знал, что она может принять всё, что он ей даёт, и даже больше.
Но это никогда не было жестоко. Он никогда не был жесток.
Ноэми было всё равно. Она не шутила, когда говорила, что заслуживает того, что он решит с ней сделать. Он никогда, ни за что не причинил бы ей боль своей силой, но слова были более чем способны нанести серьёзный ущерб. Очевидно, у Ноэми развились мазохистские наклонности, потому что она приветствовала это.
Она опустилась на четвереньки и поползла к нему. Каждое мучительное, унизительное движение только усиливало её желание.
Потому что это было ради Исаака. Потому что она чувствовала, как он наблюдает за ней, как его большое тело напрягается от желания прикоснуться к ней. Потому что Ноэми знала, что будет дальше, когда она приблизиться к креслу, в котором он сидел.
При обычных обстоятельствах Ноэми сражалась бы насмерть, прежде чем унизилась бы до такого, но с ним это просто казалось правильным. Она не могла слишком много думать об этом, не могла бороться с острой болью в горле от осознания того, что для них это конец, поэтому она отложила всё это в сторону.
Сегодня ничто не имело значения, кроме того, что происходило в этих комнатах.
Она добралась до Исаака и выпрямилась, чтобы положить руки ему на бёдра. Кресло было достаточно глубоким, чтобы ей не пришлось карабкаться на него, чтобы добраться до его члена, и она позволила себе упиваться видом его, развалившегося там, как какой-нибудь ленивый король. Он был прекрасен, и сегодня ночью он принадлежал ей.
— Ты знаешь, что делать.
Она знала. Ноэми протянула руку и обхватила его член рукой. Умом она понимала, что он не был больше, чем она помнила, но два года и некоторое преднамеренное забвение притупили воспоминания о том, как он заполнял её ладонь, а потом и ещё немного. Её тело сжалось в ответ.
Да, да, мне это нужно.
Но…
Ноэми заставила себя отпустить его.
— Исаак, я не хочу, чтобы это было из-за того, что я подтолкнула тебя к тому, чего ты не стал бы делать. — Слова показались ей отвратительными на вкус, но она выдавила их, несмотря на желание ухватиться за что угодно, лишь бы не дать ему уйти. — Я спровоцировала тебя.
— Да, ты это сделала, — он запустил пальцы в её волосы, наматывая их на кулак, пока не стало совсем больно. — Струсила?
Никогда.
Ноэми наклонилась и взяла его член в рот. Было время, когда она без колебаний делала ему глубокий минет, но у неё давно уже не было такой практики. Она боролась с желанием взять его в рот, борясь с инстинктивной реакцией своего тела на рвотный позыв.
Всё это время Исаак продолжал держать её за волосы.
— Упрямая до конца, не так ли? — он дёрнул её, но она проигнорировала это. — Осторожнее, Ноэми. Продолжишь так сосать меня, и я начну думать, что ты скучала по мне.