Я обошел дом сбоку, открыл сетчатую дверь и прижал ухо к холодному дереву. Теперь звук казался ниже — едва различимый, он напоминал стон. Основная дверь была заперта, но я привычно поднял уголок лежащего перед ней резинового коврика и вовсе не удивился, увидев там ключ. Осталось только войти, что я и сделал.
Обнаружилось, что гудение издает фильтр воздушного насоса в аквариуме. Разгуливать в одиночестве по чужому дому было жутковато; опасливо прошагав по линолеуму, я уселся на высокий кухонный табурет и стал смотреть, как рыбки в черно-желтую полоску пробуют на вкус камешки и выплевывают их обратно. В аквариуме были и камни покрупнее — лавовые скалы с темными щелями и пещерками, из которых выглядывало множество крошечных круглых рыбьих глаз, блестящих, как фольга. У одних были яркие красно-синие тельца, у других — яркие оранжевые.
Я решил, что они, наверно, проголодались. Открыв холодильник, я увидел там маринованные огурцы, открыл банку и понес показать рыбам. На крышке аквариума, ближе к его задней части, я нашел несколько отверстий и опустил туда огурцы — сначала пару кусочков, потом всю банку, ломтик за ломтиком, а под конец вылил и рассол, так что аквариум переполнился, и вода капельками побежала через край.
Я смотрел, как яркие кружки огурцов плавают среди рыб, вращаясь и опускаясь все ниже, и как они медленно отскакивают от розовых и голубых скал внизу. Когда я выливал банку, рыбки в оранжевую полоску носились по всему резервуару, но теперь они тоже стали двигаться медленно. Плавая, они клонились набок, а некоторые прилегли на камни. Другие то и дело всплывали к поверхности и вытягивали свои длинные прозрачные губки, глотая воздух. Их боковые плавники колебались нежно, как тонкие кружева.
Когда огуречные ломтики опустились почти все, они стали покачиваться прямо над розовым и голубым гравием, точно спящие рыбки, и всамделишные рыбки тоже покачивались рядом с ними в мягких рощицах из морской травы и притопленных листьев водяной лилии. Картина была прекрасная, и этот апофеоз красоты заставил меня податься вперед.
Я прижался лицом и ладонями к стеклу и вгляделся в немую черную сердцевину одного из этих серебристых глаз. Мне почудилось, что я тоже парю, слабо покачиваясь странным образом вне своего тела, и в какой-то крошечный миг я поймал себя на этом ощущении и, застигнув себя на наблюдении за собой, осознал, что я — это я. Это отвлекло меня; потом я забыл, что меня отвлекло, потерял интерес к рыбкам и, прошлепав по кухонному линолеуму, снова вышел под теплую мелкую морось.
Три года спустя, когда мы с матерью переехали на юг, в Калифорнию, мне подарили персональный аквариум с рыбками, и я решил стать ихтиологом. Конечно, мои родители давным-давно расстались, потрясенные тем, что я натворил у соседей на острове, почти в той же степени, что и своим собственным тогдашним поведением. Оба даже не заподозрили, что между моим вандализмом и их ночными драмами могла существовать какая-то связь.
Мой первый аквариум был простым пластмассовым лотком вроде тех, в которых держат шурупы или орехи. В нем находились две золотые рыбки, выигранные мной на окружной ярмарке, и немного гравия, купленного матерью в зоомагазине по пути с ярмарки домой.
Я подолгу смотрел на своих тощих бледных рыбок, но у лотка не было крышки, и когда наш кот Дымок выловил моих питомиц лапой и сожрал их на столе прямо у меня на глазах — я оцепенел и не мог пошевелиться, — мать отвезла меня в зоомагазин и купила нормальный десятигаллоновый аквариум с воздушным фильтром, побольше гравия, широколистное пластиковое растение, кусок вулканической скалы с дыркой посередине, несколько золотых рыбок и даже одну из тех оранжево-черных полосатых рыбок, которые были знакомы мне по Кетчикану и которые, как я теперь выяснил, назывались боция-клоун.
Мы любовались этими рыбками каждый вечер, чистили их дом каждые выходные и старательно боролись с необъяснимо появляющейся время от времени напастью в виде россыпи белых пятнышек на их хвостах и плавниках, от которой все они могли погибнуть.
Первую из усопших мы похоронили со всеми почестями, причем при выполнении этого сложного церемониала мать стояла на коленях в грязи, а я облачился в старую белую простыню. Самих рыбок мы заворачивали во много слоев туалетной бумаги, клали в коробочки и закапывали в землю дюймов на шесть, чтобы до них не добрались кошки.