Я считаю, что Смит помог скорректировать направление исследований, т.е. побудил нас отойти от почти исключительной концентрации на Иисусе как учителе. Далее, основываясь на несомненном факте, что Иисус был известен как чудотворец, он привлек внимание к данным, показывающим, что в своей деятельности Иисус использовал какие-то приемы, которыми обычно пользовались маги. В-третьих, он сделал существенный вклад в методологию. Мы должны изучать свидетельствующие о Иисусе факты и попытаться понять их значение в контексте его жизни и деятельности. Я не следую Смиту, так как считаю, что есть другие факты, которые безошибочно помещают Иисуса в иной контекст, отличный от магического.
Харвей тоже строит свою книгу, помещая известные действия Иисуса в их контекст, который, в свою очередь, ограничивает их значение определенными пределами. Это отражено в названии его книги «Jesus and the Constraints of History». Его метод можно проиллюстрировать, процитировав то, что он пишет по вопросу о Иисусе как учителе.
...мы обнаружим, что те бедные биографические сведения, которые установлены с высокой степенью исторической достоверности, но, как кажется поначалу, несут мало информации, интересной для богословов, приобретают большую значимость. Например, утверждение, что Иисус был учителем, когда оно поставлено в контекст ограничений, касающихся любого учителя того времени и гой культуры, а также в контекст ограниченного количества возможностей, открытых для любого, кто хотел выступить с новой инициативой в религиозных вопросах, оставаясь в то же время понятным большинству своих слушателей, — такое утверждение способно дать удивительно много информации о том, какой должна была быть личность Иисуса, и о характере результатов, на которые он был нацелен; и эта информация весьма значима для основного вопроса христологии: кем и чем был Иисус? 15
Признаюсь, когда я прочел эти слова, я подумал, что Харвей сумел первым опубликовать книгу, над которой я работал, хоть и с перерывами, почти десять лет. Оказалось, что это не так, и я возвращаюсь к процитированному тексту, чтобы показать, насколько адекватен его метод. Оказалось, что наши перечни фактов не совсем совпадают 16, что мы совершенно по-разному оцениваем диапазон возможных смыслов внутри иудаизма, и что — как это всегда бывает — мы не согласны по поводу отдельных перикоп. Далее, как показывает процитированный абзац, Харвей заботится о том, чтобы направить обсуждение в сторону проблемы христологии, и уделяет много внимания вопросу о том, какое значение имеет для современного человека древняя мысль 17. Я от этих вопросов абстрагируюсь.
Фигурирующая в цитате фраза «должна была быть» и подобные ей очень часто встречаются в книге Харвея. Это показывает, в какой степени он вынужден следовать тому, что можно назвать «априорной» историей: если Иисус сделал X, он должен был иметь в виду Y. Настоящая работа никоим образом не свободна от такого рода аргументации, хотя я не пользуюсь ею столь же часто, как Харвей. Такие аргументы не всегда плохи. Их ценность зависит от нескольких факторов, из которых можно упомянуть два самых важных: насколько мы уверены в возможном диапазоне смыслов любого данного действия или речения; сколько цепочек фактических данных сходится к одному и тому же смыслу.
Метод, который четко сформулирован Смитом и Харвеем и который я пытаюсь разъяснить и систематически использовать, в действительности не нов. Его часто применяют то тут, то там, хотя и не отдают или почти не отдают себе в этом отчета. Этот метод и связанные с ним проблемы можно проиллюстрировать на примере (ниже мы к нему еще вернемся) из эссе Эрнста Кеземана, в котором формально возобновляются поиски исторического Иисуса. Он утверждает, что первая, вторая и четвертая антитезы Нагорной проповеди аутентичны и притягивает к этому вывод, что Иисус таким образом или отделяет себя от иудаизма, «или, в противном случае, он несет Мессианскую Тору и поэтому является Мессией» 18. Вывод о двух возможных смыслах слов о том, что не надо гневаться, вожделеть и клясться, основан на априорном предположении: обычный иудаизм не мог допустить таких высказываний. Здесь предшествующее выводу предположение основано на неправильном представлении о еврейском законе и допустимых границах индивидуальных разногласий. Здесь я упомяну только один момент: быть более суровым и щепетильным, чем требует закон, — не значит быть против закона.