Джек никогда не был загорелым. Он был одним из необеспеченных студентов, получавших стипендию и трудившихся по ночам, чтобы заработать недостающие деньги для оплаты обучения. Он никогда особо не задумывался о том, чтобы иметь деньги. Пока не встретил Кэролайн. Но даже тогда он стал думать не о деньгах, а о ее ногах, всегда таких смуглых и изящных. Он гадал, что надо сделать для того, чтобы оказаться рядом с ними, чтобы ласкать их грубыми, мозолистыми и совершенно бледными руками.
Он наблюдал за ней почти целый год. Никогда не ходил за ней следом, только смотрел на нее, когда она оказывалась поблизости. И он не сох по ней, нет; она не занимала все его мысли — у него были подружки, его жизнь была очень занятой и наполненной, но все же она всегда жила где-то в глубине его сознания. Когда бы он ни увидел ее — на занятиях, в кампусе, в баре или на вечеринке, он разглядывал ее и восхищался ее непринужденностью. Ему было непонятно, как можно быть настолько уверенным в себе, настолько раскрепощенным и свободным в любой ситуации человеком. Мужчин постарше и юношей тянуло к ней, они постоянно собирались вокруг нее. Девушки, похоже, не возражали, и им она нравилась, несмотря на ее удивительную популярность. Все искали ее дружбы. Джек, поглядывая на нее издалека, наблюдал за тем, как она умеет подпускать к себе что угодно и кого угодно, как все и всё омывает ее, а она ведет себя мило и приветливо, но при этом всегда сохраняет дистанцию.
В первый раз услышав ее голос, он поразился. Голос никак не сочетался с ее обликом. Джек не ожидал услышать южный акцент, который оказался не таким уж сильным, но все же особый выговор чувствовался в каждой фразе. Голос Кэролайн был скорее игривым, чем серьезным или изысканным. Он звучал не гладко и не идеально, а немного хрипловато. Он был не нежен, не мягок, как представлял Джек. Голос оказался сильным, в нем слышались властные и колючие нотки.
Они сидели в клубе под названием «У Микелла» на Верхней Западной улице, недалеко от Колумбийского университета. Джазовая кафешка, темноватая, совсем не модная, с хорошими отбивными и дешевым пивом. Там они были не вместе; как обычно, они находились в разных концах зала. Кэролайн пришла с компанией друзей, все они были хорошо одеты, все смеялись и разговаривали и не слушали музыку. У всех, видимо, хватало эгоизма, чтобы считать, что они намного интереснее, чем сладкие и печальные звуки, лившиеся со сцены. Джек сидел один, он был не слишком хорошо одет и не смеялся. Он был первокурсником и пребывал в постоянном ощущении шока от того, как быстро расширялся мир вокруг него. Одно из этих расширений касалось любви к музыке: рок-н-ролл, иногда классика, но больше всего — джаз. В хорошем клубе, в хороший вечер, с хорошими музыкантами, выпив хорошее количество кружек пива, Джек начинал слышать джаз. Джаз уносил его в свой чувственный и таинственный мир. Сегодня был один из таких вечеров. Джек погрузился в музыку, поэтому не заметил, как кто-то сел на свободный стул возле него. А когда мелодия отзвучала, он с изумлением обнаружил, что за его столиком сидит Кэролайн Хейл.
— Я тебя знаю, — сообщила она.
Он кивнул. У него язык словно бы прилип к нёбу.
— С курса Голдмена.
Он снова кивнул. Голос окончательно изменил ему, и он надеялся, что хотя бы глаза выражают радость.
— И живешь ты в кампусе, — добавила Кэролайн. — Я все время замечаю, как ты на меня смотришь.
Снова кивок. На этот раз — смущенный. Джек знал, что радость ушла из его глаз.
— Обычно ты стоишь за деревом или за статуей. Словно следишь за мной.
Кивок. В глазах — тоска, определенно тоска.
— Ты разговаривать умеешь? — спросила она.