— Папа никогда мне об этих родственниках не рассказывал. Думаю, он их стеснялся. Там встречались браки между плантаторами и их рабынями.
— Он ничего не знал о своих ямайских родичах, — сказал я совершенно искренне.
Только я взял в руки древо Дебби, как в комнату влетела Зоула. Она тоже размахивала листами.
— Посмотри, Гарри! Тайнопись!
Я посмотрел и немедленно узнал тайнопись Бабингтона.
— Рука Огилви. Я узнаю почерк.
В глазах Дебби читалось романтическое предвкушение — сокровища и тому подобное.
— То, что нужно, верно? Гарри, ты должен немедленно это перевести!
— Ешьте, пока горячее! — приказала Перл.
Она пошла наверх — наверное, заправлять постели.
— Я не дешифровщик, Дебби.
Судя по вкусу местных бананов, приправлены они были местным же перцем. Кто-то говорил мне, что острее его не бывает, и теперь я готов был в это поверить.
Долтоновская неизменная улыбка вызывала у меня беспокойство. Неотрывно на меня глядя, он сказал:
— Но ведь этот шифр относится к временам Елизаветы?
— Думаю, это шифр Бабингтона, — сказала Зоула.
«Черт бы тебя подрал, Зоула! Не при Долтоне!»
— Ты не можешь не знать его, Гарри, — насторожилась вдруг она. — Ты же собирался сам его расшифровать, забыл? Может, ты и Крест решил найти сам?
Все тот же уверенный, сбивающий с толку взгляд Долтона. Уж не догадался ли он, что я оказался свидетелем ночного междусобойчика?
— Не глупи, — беззаботно махнул я рукой. — Да, с виду похоже на тайнопись Бабингтона, хотя на самом деле всего-навсего перечень замен букв, набор символов и слов. Их наверняка можно скачать из Сети.
Я старался развеять повисшее в воздухе подозрение.
— Почему бы тебе не пройтись? Посмотреть, нет ли где в городе Интернет-кафе… Пока ты будешь искать, я начну работать с дневником Огилви, как могу.
— Мы с Зоулой займемся этим, — сказал Долтон.
Мне не хотелось, чтобы они оказались вместе.
— Схожу-ка я сам.
— Это почему? — спросила Зоула недоверчиво.
— Чтобы вы двое не сбежали с сокровищем!
Делать вид, что это шутка, я не стал. Воздух был наэлектризован. Зоула налила себе кофе и ледяным тоном промолвила:
— Ты должен был бы знать, что это за шифр, Гарри. Ты только делаешь вид, что не знаешь. Это неспроста. Не исключено, что ты просто хочешь прибрать к рукам икону стоимостью в тридцать миллионов долларов.
Я не мог объясняться при Долтоне.
— Конечно, неспроста! Я спал три часа! Если ты готова в любом идиотизме искать особый смысл…
Радостная Дебби все изучала свое древо.
— А вы знаете, что мое второе имя — Инеса, как у Инесы Териаки?
Она попыталась состроить из себя надменную испанку, а потом долила в кофе еще сгущенного молока.
— Гарри прямо сам не свой, — заметил Долтон. — Здесь обязательно должен быть выход в Интернет. Давайте не будем огорчать нашего руководителя и останемся на месте.
Я посмотрел на гнущиеся деревья и проливной дождь. Вода в бассейне слегка волновалась.
— Погода не для джакузи. Пойду наверх, посмотрю, что расскажет мне наш юный Джеймс Огилви.
«Мы все надеялись, что после суда над несчастным мистером Роузеном загадочные отравления прекратятся. Аптекарь надул палача, выбрав для этого самый зрелищный способ. Как только приговор был оглашен, он вырвал веревку из рук солдата, кинулся к столу, схватил склянку с черными лепестками и высыпал их себе на ладонь. Роузен потер руки одну о другую и вымазал черной пылью лицо и грудь. Потом поднял ладони и стал дико поводить глазами по сторонам. Никто не отважился к нему подойти. Мы стояли как вкопанные и ждали, что будет дальше. Через несколько мгновений мистер Роузен тяжело задышал, спина у него выгнулась, и он упал на землю, ударившись при этом головой. Все его тело свела ужасная судорога. Лицо стало багровым, черты исказились, а руки и ноги напряглись, будто на дыбе. Еще через две минуты дыхание остановилось, хотя глаза продолжали смотреть.
Он подергивался, а между его спиной и полом во время судорог вполне могла проскочить собака. Потом раздался страшный, похожий на кашель звук, и безжизненное тело аптекаря вытянулось на полу.
Ужасная смерть мистера Роузена принесла мне облегчение. Совесть больше не мучил выбор между спасением невиновного человека и моей собственной жизнью.
И все же… Заговори я тогда, до объявления приговора… Скажу лишь, что в последующие годы меня посетил не один дурной сон. Не раз я просыпался посреди ночи, видя устремленный на меня взгляд мистера Роузена, в котором мешались мольба и укор.