— А зачем тебе вообще все это?
— Если я скажу, что для блага церкви, разве ты поверишь? — улыбнулся Фотис. — Подозрительный юноша. Хорошо, давай считать, что это для собственного удовольствия. В жизни очень мало вещей, которые доставили бы мне большее удовольствие, чем возвращение иконы в Грецию. А кроме того, это означает еще несколько дней наедине с ней.
— Понятно.
— И знаешь, есть еще один человек, который мог бы выиграть в этой ситуации. — Фотис смотрел на него выжидательно, но у Мэтью не было желания подыгрывать ему, задавая вопросы. — Твоего отца скоро выпишут из больницы.
— Мой отец? — Только что проглоченный пудинг налился в животе свинцовой тяжестью.
— Да.
— Он не слишком увлекается религией или искусством.
— Если ты хорошенько припомнишь прочитанное тобой, то поймешь, что вера не всегда является непременным условием исцеления. Это заложено в основе таинства. Неверующие подвергают сомнению любую религию. Их сопротивление — своего рода вера и обычно что-то говорит об их душах. Действительно живущие вне Бога никогда даже не задумываются обо всем этом. На мой взгляд, отрицание, присущее твоему отцу, — это нечто иное, не то, что он пытается показать.
— Уверен, что ему интересно было бы это услышать, — резко ответил Мэтью. В нем вспыхнуло раздражение: как смеет Фотис примешивать сюда отца? Тем не менее слова старика пробудили в нем и какие-то другие, трудноопределимые чувства.
— Я не настолько глуп, чтобы сказать это ему, и надеюсь, что и ты достаточно мудр, чтобы не упомянуть при нем об этом разговоре. Когда его выпишут из больницы, он заедет навестить меня. Икона будет там. Остальное в руках Божьих.
— В руках Божьих? — Мэтью еле сдерживался. Крестный произнес вслух то, что таили в себе пыльные старинные фолианты, что перешло из них и в сознание самого Мэтью. Слова насмешки замерли у него на губах под влиянием более сильного чувства. Страха? Не страх ли скрывался за его праведным гневом? Но чего ему бояться? — Ты действительно думаешь, что эта икона каким-то чудесным образом исцелит его?
— Я ничего не думаю. Я просто не хочу лишать его шанса получить от этого хоть какую-то пользу. А почему ты отказываешь ему в этом?
— И по этой смехотворной причине я не должен сказать Ане Кесслер правду?
— Ты не скрываешь от нее ничего, что ей необходимо знать. И существует много причин, по которым ты обязан предоставить событиям развиваться так, как они должны развиваться. Назвать их еще раз? Тебе нужны другие доказательства?
Раздражение Мэтью достигло критической массы и перешло в какое-то парализующее отвращение к самому себе. Человек чести должен делать то, что он должен делать, а не сидеть здесь и вести бессмысленный разговор.
— Как ты думаешь, девушка от тебя ничего не скрывает? — продолжал Фотис.
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что у нее могут быть свои собственные секреты.
— Например?
— Я не претендую на то, что знаю все, но это странная, замкнутая семья, — это все, что мне понятно. Она не колеблясь использовала тебя в своих целях, сделав тебя своим советчиком.
— Я сам согласился на это.
— Всегда хочется так думать, когда имеешь дело с женщиной, не так ли?
— Мне не нравятся твои намеки.
— Беру свои слова обратно. Тебе не надо иметь никаких собственных интересов, чтобы поступить правильно.
— А как мы можем узнать, что правильно?
— Ты поступишь правильно, потому что ты хороший человек. Для этого тебе не требуется стимул — осознание семейных обязательств и семейной вины.
— Семейной вины? — резко повторил Мэтью. — Ты имеешь в виду — твоей вины?
— А мы разве не одна семья? Но я имел в виду не это, а скорее обязательства.
— Пожалуйста, не говори загадками, крестный. Просто скажи, что ты хочешь сказать.
Глаза Фотиса вдруг увлажнились, его лицо, казалось, обвисло, как и его усы.
— Я не хотел говорить об этом. Я нарушаю данное когда-то обещание. Ты меня понимаешь? Данное Fithee, Змею.
— Это тот, кто убил священника?
Фотис протянул руку над столом и тронул Мэтью за рукав.
— Нам не дано знать, убил ли он священника. Он поступил так, как считал правильным. Помни об этом.
— Расскажи мне.
— Твой Papou. — Он убрал руку и отвел взгляд. Мэтью продолжал пристально смотреть на него. — Змей — это твой Papou.
Фотис кивнул, спина его согнулась, шляпа сползла на глаза. Он как будто уменьшился в размерах. Ощущение шока и неверия охватило Мэтью. Он молчал, пытаясь успокоиться. Но получалось, что чем дольше он так сидел, онемевший от ужасных вопросов, роившихся в его сознании, тем больше все услышанное им походило на правду. Он не мог сказать точно, задумывался ли об этом когда-нибудь раньше.