— Что рассказал тебе Фотис?
Мэтью вдруг сбился с прокурорского тона.
— Почти ничего. Только то, что я сказал.
Правильно ли было заводить об этом речь? Принесет ли это облегчение или еще более усилит боль? Мог ли он так поступать с мальчиком? И мог ли он вновь так поступать с собой?
— Честно, что тебе известно?
— Ничего. Я хочу, чтобы ты мне рассказал. Хочу услышать это от тебя.
Из кабинета не доносилось никаких звуков, как будто находившиеся там трое человек исчезли. Старик посмотрел на вставленный в рамку карандашный рисунок, висевший на стене за спиной внука. Профиль Алекса, сделанный Мэтью, когда тому было четырнадцать. Вполне профессиональная работа. «Он бродит на ощупь в потемках, — подумал Андреас. — Он ничего не знает. Кто-то при нем что-то сболтнул, и теперь он пытается что-то узнать. Я не первый, кого он спрашивает, это значит, что полученные ранее ответы его не удовлетворили». Он подумал об обещании, которое они с Фотисом дали друг другу много лет назад. Следует ли он обету молчания после всех событий прошедших лет? Можно ли поговорить об этом с Мэтью, не нарушая данных обязательств?
— Извини, — сказал он наконец. — Это одна из тех глупых ситуаций: если ты не знаешь, я не могу тебе сказать. Мы с твоим крестным дали друг другу слово.
Неожиданно в кабинете раздались голоса. Мэтью выглядел смущенным. Либо предоставил событиям развиваться самостоятельно, либо перебирает в уме другие способы подхода. В холле раздались шаги, и мужчины подняли глаза. В дверях стояла растерянная Ирини:
— Он выгнал меня, можете себе представить? — Мэтью пододвинул ей стул, но она не стала садиться, просто оперлась о плечо сына. — Его раздражает, что я пытаюсь ему помочь.
— Наверное, ты слишком старалась.
— Я просто хотела убедиться, что он действительно его съест.
— Ты что, пыталась его покормить с ложечки?
— Да, сам он все проливал.
— Дай ему сделать это самому. Он не хочет чувствовать себя инвалидом.
Она села, покачав головой, положила руки на стол и стала смотреть в окно, по которому медленно стекали капли дождя. Затем перевела взгляд на Андреаса.
— Ты переночуешь у нас?
Он пожал плечами.
— Ты хочешь, чтобы моя дочь повезла тебя в город, а затем возвращалась сюда под дождем и в темноте, думаешь только о себе?
Его удивила ее ярость, хоть он и знал причину. Это была уже не та пассивная, податливая женщина, на которой его сын женился тридцать лет назад. Она стала жестче, и это заставляло его гордиться ею.
— Я никогда бы не попросил об этом. Конечно, я останусь, если ты не против.
— Ты всегда здесь желанный гость, — ответила она мягко. — И всегда им был.
«Лучше не влезать во все это», — подумал он.
— Извините, что прервала ваш разговор, — продолжала она. Никто из мужчин не ответил. — Я не знаю, о чем вы тут шептались всю эту неделю, да меня это и не волнует. Но пожалуйста, никаких секретных разговоров, споров, перешептываний, страшных рассказов, пока вы находитесь здесь. Я не допущу, чтобы Алекс расстраивался или чтобы кто-то рядом с ним выглядел подавленным. Вы оба меня поняли?
Она взглянула на Андреаса, и тот кивнул. Мэтью сделал то же.
— Отлично. Мне понадобится ваша помощь, мальчики. Мэтью, иди посиди с отцом. Babas, пойди приляг на диван, я разбужу тебя через полчаса.
И они оба пошли выполнять ее указания.
Она поцеловала его в дверях, не стесняясь ничьих глаз, и Мэтью обнаружил, что его тоже не волнует, что их кто-то может увидеть. Он почти не помнил, как пришел сюда, ноги сами привели его к ее дверям. Это был порыв — пойти к ней, его тело лучше его разума знало, что нужно делать. Ана втянула его внутрь, и они долго стояли обнявшись.
— Твой отец уже дома?
— Да. Мы вчера перевезли его.
— Ты думаешь, так будет лучше? — Она сделала шаг назад, остановив на нем понимающий взгляд, читая сомнения на его лице.
— Да. — Похоже, он сразу понял, что за этим крылось. Черт с ним, с лечением, ему сейчас нужна была семья, дом. Забота, надежда. Вера. — Так будет лучше. — Он улыбнулся ей, как будто в этом была ее заслуга. — А там посмотрим, что будет дальше.
Она не предпринимала никаких действий, и он направился через холл к кухне, мысленно уже видя лестницу, ведущую вниз, маленькую комнатку и ту, другую женщину, третью часть треугольника. Но Ана взяла его за руку и потянула в другую сторону, к лестнице, ведущей наверх.
— Нет, сегодня никакой иконы. Только ты и я.
Он послушно шел за ней по лестнице, ноги сами несли его, хотя мышцы онемели, а сердце бешено билось. Непонятный страх вновь овладел им. Он хотел находиться здесь, наверху, с ней. И он хотел находиться там, внизу, с ней. Нет, она не могла сказать это серьезно. Одна только мысль о том, что он не увидит ее, разозлила его, и ему тут же стало стыдно этой злости. Он пытался держать под контролем свои эмоции, пока Ана медленно, не торопясь, раздевалась. Бесполезно. Она все заметила — он это понял.