Она вздохнула и призналась:
– Да я сама так же праздники отмечаю.
Старая монахиня помолчала. Улыбнулась своим мыслям. Поглядела на Рину. Молодая женщина глаз не отвела и спросила:
– Сестра Синклитикия, а вы как пришли к вере? Расскажете мне?
Та помолчала.
– Ну… если у вас есть время… Если вы не устали…
– Сколько угодно! И не устала.
Сестра Синклитикия уселась поудобнее и, не прекращая медленно перебирать чётки, начала говорить.
Вовсю темнела непроглядная морозная ночь такая же, как и тогда, 31 декабря 1955 года. И снег беззвучно струился на город Чекалин, прикрывая своей искрящийся белизной язвы фабричных труб, уродливых зданий, железобетонных конструкций, памятников Ленину, Куйбышеву, Дзержинскому, разрытых канав и помоек…
ГЛАВА 1
31 декабря 1955 года. Вера Карандеева. Вечеринка
Неделю сияло низкое зимнее солнце, а теперь западал снег. Он беззвучно струился на город, прикрывая чистой искрящейся белизной грязь заводов, котельных, гаражей, развалин, канав, помоек и прочего городского убожества, непременно присутствующего в областных столицах.
Вера Карандеева смотрела на эту белизну из маленького окошка их с матерью старого домишки номер восемьдесят четыре на окраине провинциального города Чекалина, на улице Волобуева, и, нюхая ни с чем не сравнимый запах непременной в деревне герани, мечтала, чтобы поскорее сгустилась вечерняя темнота, зажглись жёлтые фонари, и она, приодевшись в единственное своё выходное голубое платье, надушившись духами, которые ей подарила на день рождения мать, встретила бы гостей, званых на новогоднюю вечеринку.
Мать хлопотала на кухне. Из печи сытно тянуло ароматом пирогов с картошкой, капустой и яблоками. В холодильнике стояли бутылка шампанского, которую загодя, ещё два месяца назад принёс Николай Гаврилястый, её новый ухажёр, практикант завода имени Сленникова, где работала на сборке часов и сама Вера.
Ещё там стояли две бутылки водки из Центрального гастронома, самогонка, которую она купила у соседки Клавдии Борониной, сыр, колбаса, солёные огурцы-помидоры-грибы, пара тощих куриц – вот и всё угощенье.
Вместе с пирогами получалось весьма достойно. Яства готовила мать, но Вера не собиралась никому об этом говорить, чтобы все похвалы принять на себя и показать Николаю, какая она отменная хозяйка.
Вера встала, подошла к шифоньеру, открыла дверцу. Выглаженное синее платье так и просило: надень, надень меня поскорее! Но до семи оставалось полдня.
Голова побаливала от стянутых в бигуди волос. Локоны будут – во! Накрасить глаза, губы, облечься в платье, ноги сунуть в туфли, что одолжила на этот вечер подруга-модница – тоже с завода Сленникова, – и Вера вскружит голову кому угодно!
А угодно ей вскружить голову Николаю Гаврилястому, чтобы через полгода стоять с ним в зале ЗАГСа в белоснежном одеянии. Вот было б здорово! Сама себе хозяйка, самостоятельная замужняя женщина – не в этом ли Верино маленькое счастье? Николай – парень, что надо: активист, комсомолец, спортсмен, передовик. За него любая девушка пойдёт, не моргнув, не зевнув. А уж Вера не то, что пойдёт, – помчится во всю прыть.
Да, хорошо бы всё устроилось к лету!
Вера мечтательно улыбнулась. Ах, скорей бы уж вечер наступил! Скорее б постучался в скрипучую дверь друг Николенька…
– Доча…
Вера недовольно оторвалась от созерцания будущего своего женского счастья и чуть повернула к матери круглое лицо, обрамлённое рядами бигудей.
– Ну? – бросила она нетерпеливо.
– Дочь…
Мама неловко мяла в руках мокрую тряпку и смотрела обеспокоено, почти жалобно.
– Ну, чего же? Пригорело, что ли?
– Не, не пригорело вовсе…
– И так чё?
– Ты ж ведь знаешь, дочушь: пост Рождественский на исходе. Самая строгая неделя…
– И чё? – фыркнула Вера. – Меня это не волнует ни граммулечки. Это у тебя там пост какой-то, а я в загуле, не мешай веселиться. Целый вон год пахала от звонка до звонка, как партия велела. Могу отдохнуть?!
– Но не в пост же, доча… а? Грех это. Господь в эти дни…
– А где Он, твой Господь? Где сидит? Где скрывается? – жёстко спросила Вера, поворачиваясь и в упор глядя на мать. – Что-то Его не видать нигде.
– Так Он повсюду в невидимости пребывает… – попыталась объяснить та.
– Повсюду, говоришь?.. А чего ж Он тогда моего папку с фронта живым не вернул, а? и войну допустил? И вообще! Если Он есть, пусть велит Кольке Гаврилястому предложение мне сделать. Ух, уеду ж я тогда из этой паршивой лачуги в настоящую квартиру! Вот чудно-то будет!.. Ну, что, мамуль, сделает так твой Господь? Если сделает, так и быть, свечку в церкви поставлю. Договорились?