Что-то подобное было и в секторе Егорыча, но тут…
— Газтэк? Здесь же сургутские стояли?
— Ага, они. Выкупили аренду сектора. Две недели старые буровые вывозили, а сами за неделю развернулись.
— Ты бы хотел на таких работать? — спросил Егорыч.
— А что там работать? Автоматика! На весь сектор десяток человек для монтажа выгоняют, а потом один оператор за всем следит. Это мы тут по старинке, по два оператора на буровую, а они…
— Слышал что-то такое. Японская разработка? Поди и вообще без людей могут обойтись?
— Ага. И порт у них автоматический. Случись ядерная война, они так и продолжат газ по трубам гнать.
Егорыч кивнул и задремал снова. Снилось что-то мрачное и эротическое про жену, с буровыми роботами, зависшими над ней, откровенными платьями и грязью.
Двухкомнатный номер жилблока встретил запахом сырости и привычным беспорядком. Больше за остаток ночи спать не вышло — сначала коллеги сушили комнаты тепловой пушкой, потом разговаривали за жизнь. Саркис рассказывал про многочисленную родню из своего Сочи, Егорыч — про детей и то, как провёл летний месяц — в бесконечном строительстве дачи и мелких халтурах в родном Златоусте. В конце беседы вернулись к разговору о ссоре и женщинах.
— Я тебе говорю — найди себе фронтовую жену. Сколько ещё тебе тут предстоит лет пахать, мужик ты не старый, и для организма полезно, и настроение улучшишь.
— Может ты и прав… — кивнул Егорыч, но в душе всё ещё оставались сомнения.
Утром они с Саркисом отметились у начальника участка, получили инструктаж и указание сходить в медблок. К небольшому удивлению коллег, у них взяли анализы. После медблока пересеклись и поговорили со сменщиками, которые уезжали в отпуск. Те объяснили причину сдачи анализов и рассказали мрачную историю — оказалось, одна из соседних буровых полмесяца назад вышла из строя по вине спятившего оператора. Говорят, пришёл после выходного не то пьяный, не то под наркотой, и давай ходить по кустам, оборудование сшибать. Историю тогда замяли, чтобы конкуренты не услышали, оператора уволили в тот же день, а весь приезжающий персонал велели проверить.
Потом Егорыча, Саркиса и ещё два звена погрузили на неубиваемую «буханку» и повезли через мансийские грязи к участку. Путь занимал сорок минут. Только в дороге Егорыч вспомнил и решил позвонить домашним о том, что добрался нормально. Жене звонить не стал, позвонил старшей — она оказалась на занятиях, ответила коротко и сказала, что слышала про скандал и осуждает.
Это, конечно, немного испортило настроение, но состояние было вполне бодрое, боевое.
Родной УБШР номер 11У — Установка Буровая Шагающая Роботизированная — встретила хозяев на самой окраине участка. В полукилометре виднелся берег Обской губы, отгорженный от разработок редкой ещё лесополосой. Тридцать лет назад никто бы и не подумал, что сосны можно высаживать на месте бывшей тундры, но климат менялся быстро и необратимо. Деревья скрывали батарею береговой артиллерии и корпуса портативного завода-порта сжиженного газа, из которого раз в несколько дней отплывал танкер. Вдалеке, если залезть на верхушку мачты, можно было разглядеть Карское море с точками морских буровых и ракетных оборонительных платформ. Это был уже чужой сектор, неведомые Егорычу края.
Егорыч привычно хлопнул робота по массивной ноге, запрыгнул на лесенку, провёл электронным ключом и сунул палец в сканер отпечатков. «Спасибо»,– ответила женским голосом система безопасности, и дверь в кабину открылась.
Дежурный ночной оператор, Юрий, потянулся в кресле, пожал руку. Работа буровой не прекращалась и ночью, но сложных операций вроде переезда и установок насосов не производилось. Ночные вахтовики работали посменно и с большим промежутком на отдых.
— Всё штатно?
— Штатно. Трёшку за ночь прошли.
Егорыч упал в знакомое, почти родное кресло, авторизовался паролем и ключом, нацепил очки допреальности, и таймер вахтовых часов начал свой отчёт.
Минуты стали складываться в часы, часы в смены. Сотни метров в час складывались в десятки кустов и сотни километров за неделю. Раз в несколько дней машина поднимала лебёдку и шагала к новому месту скважины, оставляя после себя тонны шлама, гектары изрытой и исхоженной земли и килограммы выкуренных операторами сигарет и чайных пакетиков.