За нашим участком следит Давид. Он сидит на раскладном кресле в лёгкой защитной сетке, призванной защитить от скобомёта. Периодически переругивается по коммуникатору с кем-то наверху, чешет пузо и режет длинным ножом наливное греческое яблочко на сочные дольки.
Я долго ждал эту работу и этот инструмент.
В паре десятков метров, на другом, строительном лифте работает Михаил. Через полчаса работы там вдруг начинается какая-то потасовка. Давид любопытен. Он слезает со стула, злобно прикрикивает мне и напарнику: «Работать! Не отвлекаться!» — и неторопливо шагает к соседям. Я не оборачиваюсь, мне слышно, как по глине прохода из будки охранников к месту потасовки шлёпают две пары сапог юнитов. Из небольшого склада с другой стороны вдруг начинает валить дым и тишину разрывает писк пожарной тревоги.
Время пришло.
Я срываюсь с места и бегу к бетонной перегородке отсека. Хватаю приготовленный заранее ящик, прыгаю на него и в упор стреляю скобомётом в едва заметную полоску на бетонной стене. Там, в двух метрах над полом, в штроблённой канавке, замазанный строительным клеем, проходит силовой кабель. Обычно их кладут в более защищённых местах, в пластиковых трубках под землёй, но строители наших катакомб решили, что кое-где сойдёт и так. Зря решили.
Этот кабель идёт с подстанции сектора на щитки наших трёх участков. Скобомёт запросто пробивает слой строительного клея, и мои скобы создают короткое замыкание. Кабель искрит, срабатывает автомат, и три наших сектора гаснут. Включается тусклое аварийное освещение.
В соседнем секторе слышится стрельба. Конвейер и лифт, запитанные из другого щитка, продолжают работать, но скоро придёт команда на их отключение. Давид уже повернулся в мою сторону. У меня есть секунд пять, чтобы в создавшейся неразберихе добежать обратно до лифта.
У меня получается. Яблоки и лимоны сыпятся с конвейера на моего напарника, он машинально пытается их удержать и на миг останавливается, чтобы посмотреть на меня. Я сгибаюсь в три погибели и прыгаю внутрь шахты, повиснув между трёх штырей, на которые ставят ящики. Извернувшись, стреляю несколько раз скобомётом в кнопку отправления лифта.
Я наверху. Я почти свободен. Но, всё равно, я в одном шаге от бездны.
Константинополис стоит на берегу Чёрного моря. В десяти километрах южнее — разрушенный в первых корпоративных войнах Бургас, ещё дальше — подтопленные Великим Потеплением Варна и Истамбул. Уровень воды в этих местах поднялся не так сильно, но и этого хватило, чтобы сделать старые города на побережье непригодными для жизни.
Последствия нескольких ядерных перестрелок полувековой давности отравили небо и воду. Пришлось строить новые города, купольные полисы.
Четырёхкилометровый купол защищает восемьсот тысяч жителей от кислотных дождей и помогает в эпоху Борьбы. Радиоэлектронное оружие может спасти и от ракет средней дальности, но сейчас цивилизованные времена. Нет больше стран, нет государственных границ и международных войн. Есть только вялотекущий нескончаемый конфликт между десятком корпораций Евразии — конфликт за обладание людскими ресурсами в трёхстах полисах, водой и плодородной землёй. Борьба. Войска корпораций раз в пару месяцев делают вылеты на вражеские полисы, чтобы испробовать на прочность броню. Заводы и инжиниринговые центры круглосуточно работают над оборонным и наступательным вооружением, менеджеры в купольниках управляют потоками ресурсов — промышленных, строительных, людских, а топ-менеджеры… Топ-менеджеры наслаждаются жизнью, определяют стратегию и решают нашу судьбу. И иногда продают полисы друг другу.
Кто-то должен их всех кормить. Фермеры в пригородной зоне долго трудятся под радиоактивным небом. Продуктовые центры должны быть заполнены свежими фруктами рано утром, до того, как службы доставки товара начнут развозить их по кварталам и офисам.
Лифт выплёвывает меня на внутренний склад продуктового центра заводского уровня, где начинается самый рискованный участок моего пути.
В каждом лифте на определённом уровне есть датчик, который сканирует лифт на наличие живых организмов — крыс, помойных собак или беглых порушенных. И есть камера, которая записывает содержимое. Если верить Георгию, в лифте, которым я пробирался наверх, датчики были отключены. И не случайно.
Передо мной вырастает огромный двухметровый грузчик с узкими восточными глазами. Он вскрикивает, шарахается от лифта, но не убегает. Настороженно, выжидающе смотрит на меня. Я выбрасываю из рук скобомёт и говорю ему:
— Продай меня.
Этот грузчик — беженец, рабочий в заводском секторе. Тоже порушенный в правах, только гораздо в меньшей степени, чем я. Беженцы могут в дневное время выходить в офисные и жилые кварталы, они не могут лишь покидать купол. У беженцев своя иерархия, свои законы.