— Я… не думала, что у тебя большая семья… — заговорщицки произнесла она, дуя на ложку с супом.
Полосатый кот по-хозяйски зашёл на кухню и прыгнул на колени Соррел, тем самым спас меня от разговоров про семью. Она гладила его, искрясь от удовольствия, а кот меж тем уставился на меня. Он что-то безмолвно повторял вельветовым ртом, но я не умею читать по губам, тем более кошачьим. Кот получил дозу ласки от её рук и убежал, как свойственно котам.
— А ты… — начал я, — не ладишь с родителями? Я правильно понял?
Она перестала жевать, понуро уставившись в тарелку с супом.
— Я с отчимом не лажу. Но сейчас должно стать лучше. Я собираюсь переехать и жить одна. Но это не слишком приятно… когда тебя никто не ждёт.
Тоска, исходящая от неё, просочилась мне под свитер, щипнула холодом. Я поёжился, инстинктивно обхватив себя руками. За окном раскачивались ветви. Я вздохнул, вспоминая про клопа в метро и феромоны, которые мне сегодня вряд ли помогли. Я положил голову на стол, ковыряя пальцем край плёнки, отклеившийся от ДСП’шной столешницы. «Щавелевая» девушка легко коснулась моей руки. Тонкие бархатистые пальцы её медленно двигались от запястья к косточкам моих пальцев.
— У тебя такие ледяные руки, — произнесла она.
— Зато горячее сердце, — ответил я, оторвав взор от созерцания испорченной столешницы.
Импульсивно перехватив её руку, я сжал её, не желая выпускать из холодной ладони. Она дёрнулась, но стерпела эту грубость с моей стороны.
— Оставайся, — требовательно проговорил я.
Она отвернула голову к окну, задумчиво глядя на колышущиеся деревья, покрытые изморосью.
— Не сегодня, — печально прошептала она.
Глухо тикали часы, за стеной бубнили персонажи мультфильмов, а кухня медленно погружалась в сумерки. Темнело. Я уже не различал её бешено ярких волос, их обволокла сизо-синяя мгла. Она краской стекла с моих волос, растворилась в тёплом воздухе, затопила глаза.
— Мне пора… — наконец произнесла она, нарушив долгое молчание.
— Я провожу, — прохрипел я, чувствуя, что сумеречная краска затекла мне в голосовые связки.
Она поднялась. Я за ней. Сумеречная квартира, свет от телевизора пляшет на стене. Эхо в подъезде от хлопка двери. Промозглая влага беспрерывно сыплется сверху.
Теперь она ведёт меня, как пса на поводке. Мы садимся в трамвай. Приникаем к заднему стеклу. На запотевшем окне она рисует закорючки. Скрипучий голос объявляет остановки. Названия их неразличимы. Выходим, следуя по остывшим следам, смытым дождём. В хмуром дворе, освещённом фонарём, я смотрю на неё, поражаясь, как она красива. Утомлённо-куртуазная дерзость дрожью пробегает по ногам, мурашками царапает голени, альпинистом карабкается вверх, достигая затылка.
Скромное «Спасибо, что проводил…» терзает, как щипцы.
— Одним «спасибо» ты не отделаешься, — говорю я, сжав холодными пальцами её плечо.
Так тяжело отпустить её. Женщины приходят, женщины уходят, но от этого ещё сложнее дать ей уйти. И, видя, как она замерла в нерешительности, я рискнул попробовать вкус её губ. Она не из тех сладких девочек с приторным привкусом. Вкус её был пряным, как корица. Меня не насытило лёгкое прикосновение, и я решительно выдвинул язык на освоение вкусовых пространств её нёба и языка. Я ощутил, как напряглись мышцы на её теле, как участился пульс, покрывая щёки алыми отсветами. Но она взяла себя в руки, оторвав нежный рот от грубости моих обветренных губ.
— Прости, мне, правда, пора… — она искала что-то в моих глазах. — Мы ведь…увидимся завтра?
Я кивнул, разжимая пальцы, судорожно вцепившиеся в её куртку. Я ещё чувствовал запах жасмина от её волос, ещё ощущал шероховатость её куртки на подушечках пальцев, но она уже не принадлежала мне, скрывшись за толстой кирпичной стеной.
Я понуро плюхнулся на холодное сиденье в полупустом трамвае, достал жестяную баночку из внутреннего кармана куртки, ярко оранжевые гранулы порошка напомнили мне о ней, о щавелевой деве, припудренной солнцем. Икра Святой Камбалы почти закончилась. Я высыпал несколько гранул на ладонь и отправил в рот, желая заглушить вкус корицы, так будоражащий меня.
«Ты ведь не ангел, спустившийся с небес»…
========== ИКРА 2. Пробуждение. II ==========
В комнате царили тусклость и серость, я никак не мог понять, сколько времени. Выбравшись из-под тёплого одеяла, я, ёжась, подошёл к окну. По-видимому, было раннее утро. Дворники мели непослушные жёлтые листья.
— Не время для влюблённости… — раздался знакомый мелодичный голос. Я обернулся. Полосатый кот сидел на ещё тёплом одеяле и, щурясь, смотрел на меня.
— Она странная. Что-то с ней не так, — добавил он, разжёвывая слова плюшевой пастью.
— А я… не странный? Со мной всё ТАК?! — с вызовом спросил я.
— Ты — другое дело, — спорил кот.
Я хмыкнул с презрением:
— Ну, конечно… Я уже не Мессия. Всё что мог, я сделал.
— Звучит как оправдание, — усмехнулся кот. — И позволь напомнить — ты отмечен. — Он сверкнул глазами цвета осени и стал вылизывать свою пушистую холку.
Намёк я понял, дотронувшись до шеи, где напоминанием служила татуировка с перевёрнутым крестом.
— Ты давно не навещал Мать, — добавил кот, спрыгивая с дивана и направляясь к неплотно закрытой двери, с трудом лапой он приоткрыл её, проскользнул гибким телом в коридор.
— Мать… — хмыкнул я, тряхнув нечёсаными синими волосами.
Но, тем не менее, собравшись, я вышел из дома. Навещать Святую Камбалу — дело непростое. К этой встрече я не мог не подготовиться. На лестничной площадке между этажами я вдохнул горстку Её икры и выкурил у подъезда сигарету.
Подошвы кед немного прилипали к индиговому асфальту, словно бы его кто-то густо намазал гудроном. Тени людских сороконожек на бешеной скорости проносились мимо. В лазурно-синее небо на горизонте стреляли острые трубы, выпуская в воздух нежно-розовый дым. Листья несло вверх, под облака.
Профит встретил меня в арке одной из подворотен. В синей темноте он стоял, прислонившись к стене, почувствовал моё приближение и вышел вперёд.
— Мы… так давно не виделись… — произнёс он.
Я кивнул, зная, что он всё понимает без глупых слов. Он порывисто обнял меня. И я понял, что, пожалуй, чертовски соскучился. Стоило мысли о чертях проскользнуть в голову, как мелкие бесы моментально материализовались, прыгая по стенам и пискливо хохоча.
— Брысь! — прикрикнул я.
Они россыпью бросились в стороны, прячась в тенях. Лишь белоснежные белки глаз их светились в темноте.
— Мне кажется, без цветов не обойтись, — вслух подумал я, твёрдо решив зайти в цветочный киоск.
По пути мы наткнулись на небольшую стеклянную лавку, где хозяин-бедуин в чалме и с обширными чёрными усами радостно приветствовал нас.
— Цветы для особы? — спросил он с акцентом.
— Для канонизированной особы, — ответил я, усмехнувшись.
— Тогда одними цветами не обойтись, — заметил продавец.
— Розы и сельди, — встрял Профит. — Непременно розы и сельди.
Я, недоумевая, воззрился на него, но, не желая впадать в тонкую полемику касательно символики и атрибутики, промолчал. Пораскинув мозгами, пока бедуин суетливо бегал по лавке и упаковывал букет, я счёл, что розы и сельди — это самое уместное сочетание.
Профит кинул на прилавок пару монет с агнцем и забрал букет из роз и сельдей.
— Она переехала, — проговорил Профит, ведя меня подворотнями. — Хочет спокойной жизни.
— Вполне логично, — прикинул я, — всё время торчать в баре — так и спиться можно.
— Ты всё так же циничен и остр на язык.
— А ты всё так же самурайски предан? — хохотнул я.
— Тебе — да, — не задумываясь, ответил он.
Проскрипев ржавой железной дверью, тронутой глубокой коррозией, мы вошли в маленький узкий двор, похожий на колодец. На балконах сушилась одежда, а из окон доносились фортепианные гаммы.
— Мы пришли, — коротко сказал Профит.
Дом дышал вековой старостью и, распахнув хоть и потрескавшуюся, но плотную дубовую дверь цвета сочной лазури, приглашал внутрь. Подъезд изнутри был окрашен изумрудной краской, местами осыпающейся. Лифт отсутствовал. По лестнице мы поднялись на третий этаж. Профит уверенно свернул к обшарпанной двери с нарисованным детской рукой голубем. В том месте, где положено голубю иметь бусину-глаз, располагался дверной глазок. Я нажал на кнопку звонка, тот вместо звона издал членораздельную речь: «Входите, не заперто».