— Я… — выдохнул он, — не безупречен.
Я прижал пальцы к его губам, не желая слушать его самобичеваний, и заметил, что роговые пластины на коже бесследно рассосались. Икра действовала. И эта оказалась забористей предыдущей партии. Или мне лишь почудилось. На то было несколько причин. И одна из них сейчас стояла на коленях, понуро опустив плечи.
— Ты пришёл… — я был тронут его искренностью. Я протянул руку, коснулся его скулы, прижал его голову к плечу и зарылся подбородком в его прямые жёсткие волосы. — Знал бы ты… как вовремя… — щипучая, подлая слеза скатилась из моего глаза по щеке и упала на его иссиня-чёрную шевелюру.
========== Икра III. Освобождение. VI ==========
Лабиринты Зимнего дворца остались за спиной. Мы угрюмо брели с Профитом по Невскому. Зашли в ресторан и в ожидании заказа сели друг напротив друга за маленький стол в помещении, подальше от шума проспекта, подальше от людей.
— Я нашёл его, — произнёс Профит, теребя пальцами салфетку.
Я вопросительно воззрился на него.
— Кого?
— Парня Соррел. Того… с дредами. Я отведу тебя к нему, если скажешь. Не хотел портить тебе этим аппетит, но…
— Пожрём и пойдём, О.К.?
В ресторане итальянской кухни негромко звучали ретро песни, как в кинофильмах с Адриано Челентано, которые смотрели родители. Мы молчали. Я рассматривал римскую волчицу, узором вырезанную на занавеске, и откапывал в памяти фрагменты тех фильмов, эпоха которых закончилась, оставив туманные воспоминания, эмоционально накатывающие под саундтрек.
— Знаешь… у меня, кажется, просыпаются к тебе чувства, — улыбнулся я, глядя на Профита, вспомнив одну крылатую цитату.
Профит молчал.
— Теперь ты должен спросить — «Правда?», — я жестом попросил его повторить.
— Правда? — застенчиво спросил Профит.
— Да, чувствую, ты начинаешь меня нервировать… — я рассмеялся, хлопнув себя по колену.
Он едва улыбнулся. Только вот улыбался он всегда как-то грустно, обречённо. Я ел курицу с листочками розмарина и зажаренными на гриле помидорами черри, Профит пил чёрный чай из чашки… белоснежной, как мраморные статуи в Эрмитаже.
— Тебе вроде нельзя? — вспомнил я.
— Я решил, что это маразм, — неожиданно ответил Профит. — Жить вообще вредно… — добавил он.
— Да в тебе проснулся анархический дух! — восхитился я.
Он звонко поставил чашку на тарелку и откинулся на спинку стула. Казалось, он был доволен собой.
Когда мы лениво вышли из ресторана, за западе заходило солнце. Небо окрасилось в фантастические сиреневые и ярко-розовые оттенки. Скульптурные кони на мосту взволнованны, они встали на дыбы, сбросили на камни юных наездников, чёрными силуэтами выделяясь на розовом фоне заката. Последние солнечные лучи пробивались сквозь сиреневую завесу облаков, золотили рельефы зданий и таяли у горизонта. Машины медленно ехали по проспекту, простаивали на светофорах, подсвечивали индиговый асфальт красными огоньками. Мы двигались строго на восток, оставляя фиолетовое небо за спинами. Углубились в мелкие улочки в районе Московского вокзала. Вблизи от притонно-привокзального хостела обнаружилась очередная питерская неформальная лавка. Она ещё работала. Мы смело открыли стеклянную дверь и зашли внутрь, где на полках пестрели цветастые растяжки для ушей и украшения для пирсинга. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы узнать в парне за прилавком разыскиваемого мною. Он сидел возле кассы и, услышав нас, поднял глаза от планшета, который держал на коленях.
— Если что-то понадобится — спрашивайте, — пояснил он.
Но я не дал ему возможности снова обратиться к планшету.
— Ты знаешь Соррел, — утвердительно начал я. — Где я могу её найти?
Да. Теперь он точно заметил меня. Поднялся со стула в полный рост, а был он немного выше меня, длинные дреды свисали за его спиной, и сквозь чёрно-красные линзы, преображающие его зрачки, принялся разглядывать меня.
— Так это ты, — усмехнулся он, — московский герой, вскрыватель девственниц? — осклабился он, показав зубы. — Что ты от неё хочешь?
Я не ответил, сверля его взглядом.
— Выйдем? — предложил я.
Он пожал плечами и вышел за нами во двор. Я решил не давить на него и предложил сигарету. Он не отказался. Мы дымили и параллельно раздражённо поигрывали желваками на лицах. Мы не нравились друг другу. Это всё чёртова животная конкуренция — понял я.
— Хочешь знать, спал ли я с ней? — спросил он.
Я молчал и слушал. Я готов был выслушать всё, что он сочтёт нужным мне сказать.
— Да, — сплюнул он в траву, — я спал с ней какое-то время, а потом ей напрочь снесло голову. Она нимфоманка. Спит со всеми, кто ей приглянётся. Видел девчонку в магазине?
Я нахмурился и кивнул, припомнив, что заметил её из-за малиновых волос.
— Ну вот, она и с ней поиграла. Ты уже не вернёшь её назад.
— Я не собираюсь возвращать её. У меня… лишь назрели вопросы.
— Засунул бы ты их себе в задницу, — рассмеялся он. — Она плевать на всё это хотела.
Мне бы неимоверно понравилось съездить по его самовлюблённой физиономии, распять его прямо здесь на осыпающейся кирпичной стене. Он ничуть не запугал меня своими ненастоящими демоническими глазами. Он ведь не видел шипов на моих плечах и локтях, не видел, как горел крест у меня на шее. Пусть немного поершится. Я стерплю его выстрелы, пули слов лишь отскочат от роговых пластин моей брони.
— Напиши мне адрес, где она живёт, — спокойно потребовал я.
— Если тебе так хочется, — сплюнул он и отбросил окурок в сторону.
Мы зашли обратно в магазин. Он порылся возле кассы, достал визитку магазина и прямо на ней написал пару адресов. Пока он выводил корявые буквы, Профит мерил очередные полосатые митенки без пальцев, а я рассматривал девицу с малиновыми волосами, что переодевала манекен, обряжая его в костюм кибер-гота. Дредастый протянул мне визитку и пояснил:
— Верхний адрес — это квартира, старая коммуналка-сквот, где она живёт. Вернее… с периодичностью там появляется. А второй… это послезавтра ночью. В клубе вечеринка. Она там точно будет. Я тебе гарантирую. Могу дать флаер.
Я оглянулся на увлечённо меряющего шмотьё Профита и сказал:
— Давай два.
Он нагнулся и достал откуда-то из нижнего ящика пару флаеров и сунул мне в руки две скользкие глянцевые бумажки, на чёрном фоне надпись голубыми буквами «Библейская вечеринка», загогульки букв украшены по бокам графичными крыльями.
— Отлично, — поблагодарил я и спрятал визитку и флаеры в задний карман джинсов.
— Пойдём? — обернулся я на Профита.
— Прикольно? — улыбаясь, спросил он, демонстрируя руки, по локоть убранные в сетчатые длинные перчатки без пальцев.
— Вполне себе… что-то новенькое.
Он быстро закивал.
— Бери, что ты там набрал, — предложил я, подходя обратно к кассе и разглаживая мятые купюры.
Дредастый двусмысленно и колко оскалил зубы в улыбке, пробил чек, упаковал вещи в фирменный пакет и пожелал «непременно заходить ещё».
Я вернулся в комнату с лазурной дверью, когда глубокая темнота окутала двор за окном. Я упал на кровать, чувствуя спиной, как отозвались пружины, покачивая меня на своих волнах. Несмотря на открытые настежь окна, дышать было нечем, ни прохлады, ни облегчения. Профит из вежливости остался на кухне, дабы обменяться пустыми фразами с Ля. Мне хотелось быстрее уснуть, провалиться в черноту. Я сосредоточился на чернильной кляксе, мерно растекающейся под веками, насильно выбросил все мысли, отправив их ловкой рукой баскетболиста в мусорное ведро.
Видимо, я удачно расслабился, уснул и даже впал в невнятные сновидения на какое-то время, потому что меня разбудили…
Странные звуки нагло влетали в окна, они хамски вторглись в мои слуховые проходы, устроили бунт, сломали мачту моего корабля сновидения, перебили всех матросов, надругались над ними, истекающими кровью, и добрались до капитана… до меня. Я лежал в кромешной темноте и слушал. Внимательно, пытаясь распознать этот звук. Но сколько бы я ни вслушивался, ничего иного не надумал. Либо кто-то смотрел дешёвое порно, либо кого-то крепко трахали. Женский истерический, невыдержанный «охо-вскрико-стон» гулко разносился в ночном воздухе. Сначала мне стало обидно от того, что меня разбудили, на втором витке осознания, мне стало смешно. Я даже тихо хмыкнул себе под нос. Третий виток в её ритмичном стоне вызвал во мне слепую ярость и раздражение. Хотелось высунуться во двор и крикнуть: «Чувак, давай уже сделай это!». Сначала я сел, опустив босые ступни на приятно холодящий паркет. Вскрики продолжались. Я поднялся и подошёл к окну, тщетно пытаясь расслышать, с какой стороны идёт звук. Я сел на подоконник. Потом вспомнил про сигареты. Слез. Прошёл босиком к тумбочке, нашёл пачку, зажигалку. Под аккомпанемент вернулся к подоконнику, сел на него, согнув ноги в коленях, и закурил, поглядывая во двор. Я ожидал увидеть трущуюся пару, похожую на неугомонных и любвеобильных здешних котов, возле стены, но двор пустовал. Я всматривался в тёмные глазницы окон, но за ними жизнь погрузилась в дрёму. Я выкурил сигарету под самый фильтр и, как ни странно, стоны прекратились. Я ещё сидел какое-то время, напрасно ища прохлады или слабого дуновения, но воздух, висящий во дворе, казалось, можно было потрогать, объять ладонями, внести в комнату, положить в коробку. Я ждал продолжения радиоспектакля, но он так же бесстыдно и демонстративно закончился, как и ворвался в мой спокойный сон. Я вернулся в постель, с краю на которой скромно и незвучно спал Профит. Он, как чёрный кот, спрятавшийся в ночной комнате, почти незаметен. Почти нереален. Он не проснулся ни от экстремально настойчивых стонов, ни от запаха курева, нависшего облаком под потолком, ни от моих телодвижений. Мне даже стало обидно. Во-первых, из-за того, что я так нечутко спать не умею, во-вторых, он просто не проснулся… не составил мне компанию в ночных бдениях. Этой душной пустой ночью я жгуче ощущал своё одиночество. Оно чесалось, зудело под кожей, вызывало изжогу, как гастритная кока-кола, грязью липло к пальцам, скопилось отложениями между позвонками, остеохандрозом сводило позвоночник и расширяло вены, и без того жгутами торчащие из-под тонкой кожи. Мне почему-то стало обидно из-за того, что он сейчас, как бы, не со мной, незряче не следит за моими движениями, не слышит, не склоняет голову на бок, не подтягивает свои дурацкие длинные перчатки, не перебирает пальцами край майки, не улыбается своей печальной улыбкой. Ведь, если подумать, чем были мои отношения с рыжей бестией? Это страстное саморазрушительное желание обладать ею, безумный секс, который порой продолжался от рассвета до заката, а никак не наоборот. Я отчаянно пытался вспомнить, что же ещё между нами было? Может, что-то и было в самом начале. Но потом… ничего… ни необъяснимых взглядов, ни робких намёков, ни восхитительно эмоциональных взлётов, ни бережности, ни заботы, ни понимания, ни совместной наполненной смыслом тишины… А самое отвратительное, что я честно любил эту легковесную поверхностность. Отношения с ней скользили гламурно гладко, глянцево, как обложка журнала, шелковисто, как лоск волос. Я ведь не гнида, чтобы прилепиться. Так вышло, что я скатился из-за этой прилизанности ко всем чертям, улетел, как на американских горках. И последний на моём пути трамплин катапультировал меня в неестественное и невозможное для жизни состояние. Я старался ухватиться, чтобы не упасть, но хвататься было не за что. Она ведь не хотела меня спасать, она не могла вдруг в одночасье нарастить в себе текстуры глубины и рытвины восприятия. И как бы я ни тянулся, я падал. Я смотрел в её сторону, не веря, что она ускользнула, что парашют не раскрылся. Моё затяжное падение должно рано или поздно окончиться. И чем дольше я не мог разглядеть рук, старающихся меня поймать, тем быстрее приближалась земля. Мне отчего-то стало страшно. Мой внутренний волк выл, луна сегодня выплыла ярко-рыжая, в зените. Уснуть вновь я уже не смог, встретил стыдливый рассвет, царапающий лучами солнца по окну. Я постарался не разбудить Профита и тихо ушёл. У меня появились чёткие планы на сегодняшний день. И если я найду её там, я посмотрю в её глаза… в последней надежде увидеть в них… не отражение самого себя.