В тот момент меня не волновало ничто подобное. Лишение кислорода — быстрый путь, чтобы покинуть эту землю. Три минуты максимум — за потерей сознания следует непоправимое разрушение головного мозга, за которым следует смерть.
Боль в легких была жестокой, а нужда в воздухе такой острой, что я почти сдалась ей.
Я не могла издать ни звука. Никакого воздуха не входило и не выходило из меня, и уровень углекислого газа в моей системе рос так стремительно, что я чувствовала, как меня пожирает изнутри. Рука была теплой и мясистой, и если бы он делал что-нибудь другое, а не убивал меня, я могла бы оценить его силу.
Все время, когда я работала допоздна, когда останавливалась по ночам, чтобы зайти в магазин по дороге домой, когда ходила в темноте по пустым улицам, я всегда чувствовала себя в безопасности. Я думала, что была готова.
Бороться за воздух было бессмысленно. Я лежала тихо, стараясь выразить покорность.
Знал ли он, что убивает меня? Конечно знал! В этом и был смысл. Мое сердце колотилось, и давление взлетело, когда мой организм трудился, чтобы доставить в мозг кислород, необходимый для дальнейшего функционирования. Жар расходился в моей груди и перешел в руки.
Что чертовски усугубляло ситуацию, это короткая мысль обо всем времени и энергии, которые я потратила, учась самообороне. Успех в ручном бою основывается на силе сцепления и балансе, на нанесении точных ударов, на использовании костяшек пальцев, локтей и коленей. Я подумала обо всех упражнениях, которые проделывала, изучая самозащиту. В классе, ухватив оппонента за руку, ты получал достаточную точку опоры, чтобы перехватить инициативу и быстро провести атаку. Захват за волосы и блокировка предплечья, удар каблуком по голени атакующего, рубящий удар по шее. Боднуть головой и ударить локтем в солнечное сплетение. Я могла сделать с нападавшим что угодно.
Только не припомню такого сценария, когда меня бы швырнули на пол, и агрессор прекратил мое дыхание с помощью тяжелого веса и блокировки носа и рта, до гарантированной смерти. Я представила себе книжки по самозащите, со строгими указаниями ткнуть атакующего в глаз и ударить коленом в промежность. В моем нынешнем лежачем положении ничего из этого не было возможно. Я собиралась умереть здесь и хотела потребовать деньги назад.
Я скатывалась в поглощающую черноту. В ушах поднимался нарастающий гул. Хорошей новостью было то, что боль начала отступать. Мне пришло в голову, что никогда не думаешь, что умираешь, пока не умрешь.
Он прижал свою щеку к моей, и я поняла, что он облегчил вес своего колена и отпустил мой нос. Это позволило мне вдохнуть чайную ложечку воздуха, за что я была глубоко признательна. Он шептал, и я не сразу услышала, что он говорит. Я ожидала услышать угрозы, пока до меня не дошло, что угрожать было бы глупо, когда он уже находился в процессе убивания меня. Я до сих пор не могла пошевелиться, но он облегчил свой вес, ровно настолько, чтобы я могла вдохнуть капельку воздуха. Недостаточно для нормального дыхания, но достаточно, чтобы облегчить мою панику. Я моргнула и оценила ситуацию.
Его дыхание у моего уха было горячим, облако паров полоскания для рта маскировало запах того, что он съел раньше. Его голос был напряженным. Несмотря на эффективность, с которой он меня поборол, ему нужно было напрягаться, и хотя мое сопротивление было минимальным, усилия его утомили. Он шептал хрипло, как будто сам задыхался.
Когда я увидела его у Эйприл, то решила, что он слабый, судя по бледности и мешкам под глазами. Недооценка с моей стороны.
Он сказал:
— Я хорошо умею это делать. Очень хорошо, потому что у меня было много практики. Я могу вернуть тебя с самого края, или завести так далеко, что ты никогда не вернешься. Ты меня слушаешь?
Казалось, он ждал ответа, но я не могла этого сделать. Теплое дыхание у моего уха.
— Слушай внимательно. Ты должна прекратить, ясно? Не лезь не в свое дело.
Я перестала слушать, наслаждаясь чувством воздуха на своем лице. Давление ослабилось лишь для того, чтобы я могла делать половину вдоха. Мне хотелось сделать большой глоток. Мне хотелось всосать как можно больше воздуха в легкие. Я не хотела слушать, что он говорит, но на всякий случай решила прислушаться.
— Оставь это дело в покое. Что сделано, то сделано, и ничего не изменит фактов. Ты поняла? Больше ничего.
Я не могла кивнуть. Я даже не могла шевельнуть головой. Он был таким деловитым, что это пугало. Если бы я закричала, если бы я даже смогла застонать (чего я не могла, в любом случае) мой нос и рот снова были бы перекрыты. Эта идея наполнила меня ужасом.