– Есть сведения, куда он её увёз?
– Лучше! – Артур уселся в своё хозяйское кресло и потянулся за сигарой, – Я знаю где он, – потушив спичку, мужчина причмокнул, – Я знаю – кто он, – слегка сморщившись, он откусил кончик сигары, – Я знаю где она, – наконец, втянув в себя едкий табак и, недолго подержав его во рту, он выпустил кольцо дыма, – Я знаю – кто она…
Герман дёрнулся, напряженно ожидая продолжения, не смея торопить своего отца.
Выдержав паузу, Гордов старший швырнул на стол какую-то древнюю обгоревшую папку:
– Взгляни.
Герман небрежно взял дышащий на ладан картон, и из его сердцевины выпало слегка пожелтевшее фото.
– Это же…
– О! Я вижу, ты помнишь свою первую любовь?
– Да… двенадцатая… но для меня она всегда была первой и единственной…
Артур указал на огромный портрет над камином:
– Малышка со своей матерью на одно лицо, не так ли?
– Конечно… она была очень красивой девочкой.
– Ты желал её душу, а я жаждал её силу…
– Но, в итоге, мы лишились всего…
– Посмотри внимательно на неё, – Артур слегка наклонил голову набок, – Представь, если бы двенадцатая тогда выжила в пожаре… как бы она сейчас выглядела?
Герман обвёл большим пальцем контур детского лица на фотографии и задумчиво уставился на портрет.
На картине была изображена прекрасная нимфа, которую Артур безумно любил и в итоге, не справившись со своими больными чувствами, замучил.
Не выдержав моральных и физических пыток, она совершила самоубийство.
Тогда, единственный отпрыск Гордова невольно стал свидетелем трагедии, оставившей уродливый шрам на чёрной душе Артура.
Он видел, как разбитая отчаянием женщина подожгла себя, и особенно отчётливо врезалось в память, как Аида улыбалась, смотря на свою дочь сквозь пелену языков пламени.
В тот момент, будучи сам ещё ребенком, он осознал, что ещё вчерашняя пленница его великого и ужасного отца сейчас не умирала, она освобождалась.
Маленький Герман даже расслышал слова, что мать сказала своей драгоценной и единственной дочери на прощанье:
«Моя любимая девочка. Мама всегда будет рядом. Ничего не бойся. Я отдаю тебе своё имя, и вместе с ним – силу… спаси их… не дай нашему роду уйти в небытие...».
Он до сих пор помнит панику.
Когда огонь удалось потушить, на месте акта самосожжения остался лишь образ женщины. Мученицы.
А потом на землю опустились первые ледяные хлопья, укрыв пепел её тела пушистым одеялом.
В тот день, попирая все свои принципы хладнокровия и беспощадности, Артур скорбел.
Его ежегодная торжественная фраза: «... с первым снегом, мои дорогие, с первым днём вашей новой жизни…» в этот раз прозвучала иначе и больше не вызывала в нём предвкушения и восторга. Внутри человека, ещё недавно стремившегося править всем миром, отныне господствовали лишь страдания, боль и тоска.
А ещё он хорошо запомнил лицо девочки, с порядковым номером двенадцать, присвоенным ей после похищения. Оно застыло, словно маска. И глаза… в них не было слез. Они опустели.
Именно в этот момент он понял, что она будет его.
– Наверное, была бы копией своей мамы…
Старший сын печально посмотрел на своего отца:
– К чему всё это?
– Тебе же не нравилась ни одна женщина, после смерти двенадцатой.
– Да…
– И только Ева что-то пробудила в тебе… да и во мне тоже…
– О чём ты?
Артур улыбался:
– Ты не мог изменить ей. А я не мог предать память о своей любимой.
Недолгое молчание.
– Ты намекаешь…, – зрачки мужчины расширились, пульс участился.
– Да.
– Но как?! Я же видел тело! – Герман вскочил, крепко сжав фото в руке.
– Это была иллюзия. Малышка отдала последние силы на этот обман. Она же ведьма.
Неверие. Сомнение. Принятие. Окончательное осознание.
Германа затрясло.
– И теперь, – отложив сигару, – Пока она не добралась до книги, их ковен всё ещё находится в заточении. Мы должны успеть поймать беглянку до того, как наша сильная девочка освободит своих сородичей и себя.
– Двенадцатая… Евангелина…
– Зови её именем, что передала ей мать перед смертью.
– Аида… – голос старшего сына дрожал. Он был так счастлив, взволнован, возбужден и ошарашен, что не мог сдержать эмоций, – Она, – из его глаз потекли слёзы, – Она пережила столько боли… мы так много её мучили, но… мы же любили их, лелеяли… старались сделать лучше, сильнее… и… она выжила! – его подбородок дрожал, а в уголке губ образовалась пена, – Но она всё равно вернулась ко мне! Она действительно меня любит… Она не может без меня! Потому что я… её хозяин. Её любимый хозяин!
Артур упивался счастьем сына. Утерев уголок рта своей молодой копии шёлковым платком, он хитро подмигнул: