Несколько секунд смотрела на неё, как на восьмое чудо света.
— Ты издеваешься?
Мы стояли плечом к плечу, опираясь на кухонную тумбу.
— Тебе хватит, — усмехнулся Алекс и нарочито шумно отхлебнул. — Или ты брезгуешь?
Я молча покачала головой, подула на кофе и пригубила. Господи, да он крепкий, как… Да не знаю что! Я почти со священным ужасом посмотрела на Алекса, который пил эту адскую смесь и не то что даже не морщился, а явно наслаждался вкусом! Сначала барбариски, потом кофе настолько ядрёный, что невозможно подобрать сравнение…
— Ты точно извращенец.
— Это всего лишь кофе с перцем, — невозмутимо отозвался Алекс.
Я чуть не выпустила чашку из рук, спас Алекс, придержав.
— Да-а-а, — протянула я, — ты не просто извращенец, ты — псих!
Алекс рассмеялся и вдруг приобнял меня:
— Ты не представляешь насколько, — прошептал в самое ухо, но едва заметил, как я напряглась, немного отодвинулся. — Как себя чувствуешь? — сменил тему он.
Я ещё немного отхлебнула, перекатывая на языке невозможно-пряный вкус.
— Мне лучше. Конечно, всё ещё болит, но уже далеко не так сильно. А ты?
— А что я? — пожал плечами Алекс. — Со мной всё в порядке.
Он не отводил от меня взгляд, и от этого становилось слегка не по себе.
— Опять веснушки считаешь? — буркнула я и пояснила: — У тебя щёки пунцовые были, как от диатеза. Уже почти полностью прошло.
— А, это, — Алекс качнул кружкой и одним глотком её опустошил, — это моя плата.
Я огорошенно хлопнула глазами:
— Что ты имеешь в виду?
Теперь на меня с таким же выражением лица уставился Алекс.
— Использование любой способности, что хоть немного выходит за границы стандартных человеческих возможностей, требует определённой платы. У меня, например, стабильно раз в неделю — две вылезает вот такая фигня. Это при том, что я всего лишь ложь чую. Аня, например, каждый день выкуривает по три сигареты: утром, в обед и вечером, как доктор прописал. Петрович пончики ест, а Мира после любого предсказания лишается зрения ровно на час.
Алекс выжидающе на меня уставился. Я отхлебнула кофе, чтобы протянуть время, пытаясь осмыслить. И всё-таки призналась:
— А я врать не могу.
Повисла тишина. Долгих несколько секунд Алекс пристально в меня вглядывался, будто ожидал, что у меня, не знаю, вторая голова отрастёт.
Я почувствовала, как начинает гореть лицо. И, сделав маленький глоток ядрёного кофе, спросила:
— Есть что-нибудь пожевать?
Алекс неожиданно рассмеялся и, отставив кружку в сторону, заглянул в подвесной шкафчик. И уже в следующее мгновение я, стараясь не тушеваться под странно-насмешливым взглядом, жевала круассаны со сливочной начинкой. Я их на днях в «Пятёрочке» видела, со скидкой, хотела купить, но что-то руки не дошли. Что ж, желаниям свойственно исполняться.
— И что же? Всегда говоришь правду? — спросил Алекс.
Он повернулся ко мне в пол-оборота и скрестил руки перед грудью. А когда я не смогла сдержать лукавую улыбку, ещё и голову на бок склонил.
— Ну что ты? — протянула я. — Выражения «не лгать» и «говорить только правду» тождественны, но не равны. Потому что ложь — всего лишь один из способов искажения действительности. Да и от ответа обычно можно уйти.
Алекс только головой покачал:
— Это получается, что ты чуть ли не единственный человек, который реально может меня обмануть.
Я улыбнулась шире:
— Ну почему же? Это не так сложно, как тебе кажется. Даже более того, тебя в некотором смысле может быть обмануть даже легче. — Такой скепсис отразился на лице Алекса, что я не удержалась: — Спорим, что я тебя сейчас легко обману, причём в лоб? Например, вот на этот круассан. Последний, кстати.