Клеопатра горько усмехнулась. Слезинка выскользнула из под густых ресниц, скатившись по щеке. Она опустила голову, и Александр уткнулся в пышные душистые волосы царицы.
— Значит, Александр Великий поможет мне? — спросила Клеопатра.
— Это честь для меня! — ответил Александр, целуя руки. — Тринадцать лет назад со станции я угодил в разгар штурма Тира, а потом сюда. Нас будет двое — я и тот Александр, кому тогда было двадцать семь. Вдвоем мы сможем переломить ход сражения.
— А для меня с тех пор прошло шестнадцать лет, мой преданный друг, — прошептала царица и осеклась. — Прости!
Александр горестно улыбнулся, прощая нечаянную правду. Царица потянулась к нему, прижалась, и он поцеловал ее в дрожащие раскрывшиеся губы.
Амбракийский залив на 34 километра врезался вглубь Балканского полуострова, разделяя Эпир и Акарнанию. Тесным извилистым пятикилометровым проливом с высокими скалистыми берегами он соединялся с Ионическим морем. В таком природном тоннеле постоянно дули сильные ветры, затрудняя маневрирование кораблей. В самом узком месте у мыса Акциум Антоний построил укрепления, с которых обстреливали приближающиеся корабли противника. Вход в залив охраняли башни с тяжелыми метательными машинами. Здесь разбила лагерь стотысячная армия Антония. На той стороне залива, в пятнадцати километрах севернее, с семидесяти пяти тысячным войском расположился Октавиан. Перед сражением полководцы обоих армий разместили на кораблях более половины своих легионов.
Оба флота разделились на три эскадры — центр и два фланга. Антоний выстроил флот так, что фланги почти примыкали к берегам, а за спиной находился вход в залив и несколько самых больших кораблей египетской царицы. Командный пункт флотилии расположился на корабле Клеопатры, откуда открывался великолепный вид на бухту, залитую утренним солнцем. 250 кораблей Октавиана, вытянулись дугой от берега до берега, против 250-ти кораблей Антония. С флагмана Клеопатры они казались игрушечными корабликами. Как макеты на доске с нарисованным побережьем, лежащей перед ней и генералами. На левом фланге игрушечной вражеской флотилии, спрятавшись за рядами больших кораблей, стоял папирусный макет флагмана Октавиана. А центральная эскадра царицы выстроилась клином, острием которого был большой корабль Антония. Слева от него маневрировала быстроходная триера Александра.
— Дайте сигнал к наступлению, — приказа Клеопатра.
Солнце перевалило зенит, когда пришло первое сообщение:
— С триеры Александра: идут на таран, — сказал офицер.
— Где Антоний? — беспокойно спросила Клеопатра.
— Движется наперехват пентеконтере на подмогу Александру.
— Хорошо, — напряженно выдохнула Клеопатра. — Что еще? — Дурные предчувствия мучили ее всю ночь. Офицеры красноречиво переглянулись: мрачное застывшее лицо царицы внушало им тревогу.
— С триеры Александра пришло странное сообщение. Там появился его близнец.
Несколько мгновений Клеопатра слепо смотрела вдаль. В этот момент подошел командующий флотом.
— Могу спросить тебя, царица?
— Говори.
Командующий поклонился.
— Кто такой Александр? — спросил он сиплым голосом.
— Разве это имеет значение? — удивилась Клеопатра.
— Мы не знаем кто он и откуда, — веско начал он. — В то же время, ты всецело доверяешь ему. Наши войны его боятся. Я видел, как он работает мечом — человек не может так сражаться. А боги не могут так наградить человека.
— Ты не веришь в могущество богов? — спросила Клеопатра.
— Я не верю в чудеса.
— Ты богохульствуешь, генерал, — голос Клеопатры оставался бесстрастным.
— Я всего лишь хочу понять с кем имею дело, — ответил командующий.
— Он наш друг.
— Это я уже понял, царица, — почтенно кивнул воин. — Но кто он?
Клеопатра гневно сверкнула глазами, но взяла себя в руки. Дотошный старик сейчас все поймет! Как ему объяснить, что на триере два Александра Великих — одному 27, другому 40 лет?! Она подошла к макету сражения. Десятки папирусных корабликов горели, как их оригиналы с живыми людьми, участвующими в историческом сражении.
— Мне жаль тебя генерал, — сказала она изумившемуся командующему.
— Я не понимаю тебя, царица? — смутился он.
— Мне казалось, что именно вера в чудеса отличает жестокие времена от времен грядущих, гуманных. А ты лишаешь себя такого важного достоинства нашего времени, оставляя лишь жестокость века.
— Я всего лишь воин, царица, — покачал седой головой старый полководец, — которого должна беспокоить только мощь страны твоей и благоденствие народа твоего. Мне трудно понять ученые речи умнейшей правительницы.