Под окнами конюх вывел из конюшни лошадь. Ее любимица, словно ощутив присутствие хозяйки, дернула головой, заржала, вставая на дыбы. Конюх увидел в окне молодую госпожу в ночной рубашке, смущено поклонился и вновь занялся лошадью.
Фройлен Зонненберг высокомерно проводила их взглядом до угла замка. Его счастье, что не посмел обернуться! До чего это быдло обнаглело! Она знала, что мужская челядь замка относится к красавице госпоже с тайным вожделением. Как только они смеют, неотесанные грубые мужланы?! Фройлен Зонненберг с мстительным удовольствием вспомнила, как весной уговорила отца наказать кузнеца за похотливую ухмылку. Когда она укрощала лошадь, тонкая блузка порвалась и полные груди выпрыгнули из бюстгальтера. Поделом ему досталось! Она сама, на виду у выстроенной во дворе прислуги, отхлестала наглеца розгами. Исполосовала в кровь спину, испытывая чуть ли наслаждение.
Фройлен Зонненберг подошла к платяному шкафу, раскрыла створки гардероба и бережно достала черный мундир. На рукаве в белом круге красовался кабалистический крестообразный знак.
2
— Человеческое стадо, — с чувством произнес майор Дитрих, — Полуживотные.
Фройлен Зонненберг понимающе кивнула. С высоты сторожевой башни, грязные копошащиеся существа в полосатых робах не вызывали сострадания. Она с брезгливым отвращением вспомнила вчерашний визжащий человеческий табун, когда его загоняли в печь крематория.
Фройлен Зонненберг посмотрела на майора. Лысый, жирный, с круглым животом. Лоснящийся от пота Дитрих имел удручающий вид. Она с досадой вспомнила наивные представления об элите нации, с которой будет строить новый мир. Голубоглазые атлеты с волевыми чертами арийцев, твердыми лицами римских патрициев. Черные офицерские мундиры, ладно облегающие красивые фигуры. Властные сверхчеловеки мгновенно подчиняющие неполноценных …
Майор Дитрих тяжело засопел. Фройлен Зонненберг очнулась от несбывшихся мечтаний. Ослепительные дали с гранитными дворцами властелинов мира преобразились в унылый пейзаж серых лагерных бараков концентрационного лагеря.
Дитрих вожделенно рассматривал роскошную фигуру Фройлен Зонненберг.
— Предстоит обработать двести тысяч голов, — заметил он дрогнувшим голосом. — Большая и кропотливая работа, фройлен Зонненберг.
— Конечно, господин майор, — кивнула его подчиненная. — Отправить их в печь доставит мне удовольствие. — Она знала продолжение разговора, но помогать этому борову не собиралась. Ясно, что творилось в душе жирной свиньи. Примитивные мысли отразились на лице в виде сальной улыбки.
— Позвольте сделать комплимент? — решился наконец боров. С восхищением и заискивающей улыбкой он смотрел на девушку. — Даже солдатским сапогам не удается скрыть красоту ваших ног.
Фройлен Зонненберг сурово подняла брови.
— Вот уж не ожидала, господин майор, услышать пошлые комплименты, — холодно сказала она.
Лицо майора зардело. Гнетущая пауза угрожающе затянулась.
— Господин майор! — раздался задыхающийся от бега взволнованный голос ефрейтора охраны. — Один из заключенных нокаутировал капрала Хельмута!
Пройдя мимо вольера с остервенело лающими собаками, они вышли к баракам. Впереди толпы заключенных стоял высокий крепкий мужчина лет тридцати в лагерной робе с номером 2345. Он не походил на остальных — ни уверенным спокойствием, ни здоровым видом, ни чистыми волосами. В стороне лежало сто килограммовое тело двухметрового надзирателя.
— Что произошло? — зло прокаркал майор. Он обращался к ефрейтору, но смотрел на загадочного заключенного.
— Капрал Хельмут выбил душу из одного бедняги. А этот, — ефрейтор мотнул головой в сторону заключенного 2345, — что-то сказал капралу. Я видел, как он побагровел и шарахнулись заключенные. Последовал молниеносный удар нашего мастера. Я не понял, как этот среагировал? Дальше — хуже, ничего подобного не видел! Этот, — ефрейтор избегал как-либо назвать заключенного, опасливо поглядывая на него, — резко крутанулся на месте и ногой словно дубиной заехал капралу по голове.