Задумавшись, я перебирала пальцами по тонким струнам, смычок плавно скользил и по музыкальной разносился нежный Весенний вальс, эту мелодию леди Адалин заставила разучить специально к приезду маркиза Рансереса, старого друга графини.
– Мадмуазель, – окликнула меня Белла, моя служанка.
Я отложила скрипку, обернувшись:
– Мадмуазель, вам пора готовиться к приезду маркиза, я ваши волосы и за два часа боюсь не приберу, – сказала девушка, уставившись в ботинки.
Денег на служанку-магичку у нас не хватало, потому Белла и все прочие обитатели имения Одсхил были людьми, а из этого вытекали вот такие вот неудобства – нет магии, а значит, есть много ручного труда.
– Да, Белла, иду, – покорно согласилась я, укладывая скрипку в футляр.
Я не любила визиты этого мага. Маркиз, низкий, худой старик с бегающими глазками и коротенькой бородкой, предпочитал затмевать собой всех собравшихся и говорить чересчур много и исключительно о себе, напротив, обожал у нас бывать. Он приезжал почти каждый месяц и мог задержаться на несколько дней, рассказывая без конца и края о своей службе при дворце. То ли потому, что кроме него нас почти никто не навещал, то ли из-за симпатии, как к мужчине, леди Адалин любила его слушать и даже смеялась над глупыми шутками, похоже, она скучала по обществу и много лет мечтала вернуться на службу при короле. Однако после восстания против правящей династии, в котором приняли участие Одсхилы, сие было невозможно, бабушке навеки было запрещено покидать границы наших земель, да и помиловали ее лишь потому, что мы с братом остались сиротами.
Белла взялась за щипцы, волосы ощутимо нагрелись, я всякий раз рисковала остаться без кудрей из-за такого грубого способа стать красивее.
– Не волнуйтесь, госпожа, вы такая хорошенькая будете, – приговаривала служанка, наматывая следующую прядь на горячие щипцы, – то есть, вы и так хорошенькая. Только посмотрите, какая кожа, беленькая, как у фарфоровой куколки и глаза у вас как у матери, такие темные, большие, словно наше озеро, – нахваливала она, и я все больше начинала беспокоиться за пряди на затылке, уж не прижгла ли их она, раз вдруг так разлилась комплиментами?
Следующий завитый локон упал на плечи, Белла продолжала, терпеливо меняя щипцы на более подогретые и попутно подкалывая готовые кудри на шиньон:
– Ничего, скоро отправитесь в Академию, а уж там вас причесывать будут магией, – бормотала служанка, ловко цепляя локоны на шпильки с изумрудами.
Наконец, с прической было покончено: огромная глыба завитушек возвышалась на голове, сверкая каменьями и нитками бус. Оглядев себя в зеркало, я решила, что так стоит причесываться скорее на королевский бал, чем на простой ужин, но леди Адалин сама выбирала мне прически и наряды, когда приезжал маркиз, и спорить было бесполезно.
Корсет сдавил ребра, хоть я и была худой, но графиня всякий раз покупала мне корсет минимум на размер меньше и заставляла Беллу утягивать его до последней петли:
– Выдохните! – скомандовала Белла, нити затрещали, впиваясь в плотный корсаж, тот обвился ободом вокруг талии, сделав ее почти прозрачной. – Ещё, выдыхаем! – дыхание теперь перехватило, корсет утянул всё, что только можно.
Поверх служанка надела одно из моих лучших платьев, шитое изумрудами, темно-зелёное, в цвет змей на нашем гербе. Нарядных платьев у меня насчитывалось немного, потому графиня тщательно следила, чтобы я надевала их все по очереди и не слишком часто мелькала перед маркизом в одном и том же. Единственной отрадой были туфли, каблуки покупались на мою ногу, в отличии от платьев, что ушивались от матери и бабушки.
Белла припудрила меня и довольно улыбнулась:
– Красота, леди Адалин будет довольна, – в зеркало на меня смотрела тонкая черноволосая девушка, утопающая в сложнейшей прическе и складках пышного платья.
– Ты уверена, что сейчас так наряжаются? – усомнилась я в способности женщин носить такую тяжесть на голове ежедневно, да еще и с передавленными ребрами.
– Ну, в Академии формой будут платья без корсажей, возмутительно, конечно, но ничего не попишешь. А так, конечно, в книгах вашей бабушки миледи выглядят только так, – уверенно заявила Белла, и я посочувствовала всем миледи на свете.