Дома в Чарльза пахло ёлкой и керосином, надраяный пол блестел, и в нём отражались размытые фигуры. Лампа мигала и грозила погаснуть. Раздражённый Чарльз выключил свет и зажёг ароматические свечи. Дамасская роза. А я плюхнулась на диван, поджав под себя ноги. В кожу упёрлась пружинка, но мне было уже плевать. Плед, накинутый на меня, колюч и полон шерсти различных животных.
— Что пить будешь? — суетился на кухне хозяин квартиры. — Есть пиво, виски, эль… Хотя эль не дам, он для особого случая.
— А что-нибудь не алкогольное есть? — проворчала я.
— Нет, — радостно высунулся из-за дверей Чарльз, — только бухло.
— А поесть?
Он принялся рыться в шкафах, гремя посудой и шурша пакетами.
— Только лук, — сказал он, потрясая луковицами.
— Сойдёт, — кивнула я.
— О. И старое пюре.
— Это тоже сойдёт.
Через несколько минут он пришёл с едой и питьём. Я давилась холодным пюре, закусывая луком, который терпеть не могла, и слушала его болтовню. Он перескакивал с одной темы на другую, причём делал это очень странно. Минуту назад он рассказывал о повадках суслика, а теперь затирает о перспективах атомной энергетики.
— За тебя, юная безбашенная девица, — сказал он.
Мы чокнулись мутными стаканами. Он залпом выпил всё, даже не поморщившись, а я с трудом влила в себя это пойло, стараясь не обращать внимания на его отвратительный вкус.
— Телека у меня нет, — принялся перечислять он, — компа тоже, и приставки тоже. Вообще ничего нет, только бухло, диван и плита. Всё.
— Я заметила, — кивнула я на груду бутылок перед нами.
— Будем смотреть на них вместо телека. И то интереснее, чем чушь, которую по нему показывают, — не растерялся Чарльз.
Он налил мне ещё. А я уже вошла во вкус. Даже про запах можно забыть…
Мы пили за гринпис. А потом за китов и дельфинов. А потом за аборигенов Австралии. А потом за Элвиса Пресли. А потом за Рокки. А потом за французскую декадентскую литературу. А потом за хиппи.
— Ты похож на абажур, — сказала я заплетающимся языком.
— С какого хера? — опешил Чарльз.
— Жёлтый, — охотно пояснила я.
— Я загорелый, — возмутился Чарльз.
— Ты воняешь, — сказала я, наваливаясь на него. — Тащи давай сюда эль.
— Окей, ведь ты у нас — особый случай! — проскандировал он, сбрасывая меня с себя.
Потом принёс эль и водку. И смешал всё это. И мы пили, пили, пили, пока я не перестала осознавать, что происходит.
====== У чёрного есть оттенки ======
Опять клочок серого неба сквозь мутное потрескавшееся стекло, заключенного в рамки. Из постели только пресловутый плед, который больше не греет, а мокрая от пота одежда прилипает к телу. И тут я поняла, что нахожусь не у Чарльза, а в палате интенсивной терапии.
— Вам же противопоказано пить алкоголь, — принялся отчитывать меня врач.
Я едва сдерживаюсь, чтобы незастонать от боли. Мало того, что живот болит, так теперь ещё и голова. Первое в моей жизни похмелье. Я становлюсь похожа на тех, кого ненавижу. И самое странное то, что это не находит во мне никакого отклика. Пусто. Тишина.
— Можете войти, — сказал врач кому-то.
Этот кто-то, конечно же, сестра. Я и не надеялась, что Тесси проявит понимание, но в глубине души хотела, чтобы она хотя бы не стала меня ругать. Хоть один раз в жизни поинтересовалась, что я думаю, что я чувствую, почему ненавижу возвращаться домой. Но этого никогда не будет, и моё состояние было слишком отвратительным, чтобы париться об этом.
— Значит, вместо того, чтобы ухаживать за матерью, ты бухаешь с каким-то хреном? — накинулась она на меня с порога. — И тебе не стыдно?! Матери плохо, а ты пьяная валяешься, мерзость.
— А где брат?
Сестра презрительно фыркнула.
— Шляется где-то. Хрен с ним. Короче, когда тебя выпишут, можешь продолжать тусить со спокойной душой. Мать в больнице.
— Что с ней? — обеспокоенно спросила я.
Где-то в глубине души почувствовала облегчение, потому что больше не придётся с ней нянчиться.
— Вот только не надо врать, что ты волнуешься, — закатила глаза Тесси. — Кататония у неё. То есть, не двигается больше. Врачи говорят, надолго. Состояние критичное.
Дальше всё как в тумане. Равнодушно попрощались с сестрой, врачи что-то говорили, а я лежала в кровати, моя голова проваливалась в мягкую подушку. Я напомнила себе страуса, зарывающего голову в песок. Говорят, он делает это от страха. Если это правда, то я его понимаю.
Когда меня выписали, я вышла в полном одиночестве. Опять шёл снег, он грозился накрыть своей ослепительной белизной весь мир, а мне хотелось, чтобы эти серые тучи почернели и солнце никогда не появилось на горизонте. И в вечной ночи город откроет свой истинный лик, испещрённый граффити, грязными пятнами и провалами в стенах.
Чарльз стоял напротив меня, я едва разглядела его сквозь пелену снега. Мутные сине-зелёные глаза выглядывали из-за завесы волос, грязный плащ балахоном висел на его скрюченном теле. Он был похож на огородное пугало, и это пугало ждало меня, покинутую всеми.
— Ты пришёл, — сказала я дрожащим голосом.
— Ты ждала меня, — сказал он с усмешкой.
— Нет, — честно призналась я. — Но спасибо.
— Сейчас вышел из пункта приёма стекла, — объявил Чарльз. — Денег вообще нет ни на что. Три дня не ел. Скоро язву получу.
— Да, язва — это плохо, — согласилась я. — Между нами что-то было вчера?
— Маловероятно, — пожал плечами мой собеседник, — Мы оба были в таком состоянии, что при всём желании не смогли бы ничего сделать.
— Сестра меня ненавидит, — сказала я.
И заплакала. Тряслась всем телом, всхлипывала и шмыгала носом. Сквозь слёзы я увидела руку Чарльза, протягивающего бутылку.
— Убежим? — задорно спросил он. — Бутылка — портал в другие миры. Гляди, как сияет.
Она не сияла, но манила своей зеленоватостью.
— У меня язва, — сказала я.
— А астмы нет? — подмигнул мне этот забулдыга.
Я помотала головой. Он обнял меня и повёл сквозь узкие переулки, провонявшие мочой, экскрементами и алкоголем. И чем-то ещё. Вокруг блевали алкоголики, обнимались парочки, откуда-то доносилась громкая музыка. Чарльз отлично сочетался с этим местом, он был его частью, его пульсом и дыханием. Такой же до противного честный.
Ржавая дверь таила за собой темное помещение, пахшее дымом. Кругом было полно людей, но я их не видела из-за отсутствие хоть какого-то освещения.
— Дракон, — тихо сказал Чарльз.
— Привет-привет, мой юный друг! Кто эта прелестная юная леди?
Тот, кого назвали Драконом, с любопытством смотрел на меня, держа в руках зажигалку. У него были внушительные мешки под глазами и козлиная бородка. А ещё шрам на носу. Он улыбался, сверкая серебряными назубниками. С виду старше меня лет на пять.
— Саманта.
— Ты похожа на одну мою подругу, — радостно объявил Дракон. — Она тоже школьница, и у неё такие же очаровательные коленки. Но она сейчас в больнице, — он опечаленно понурил голову.
— Почему?
— Аборт. Второй уже, — вздохнул Дракон. — А я ведь ей говорил: пей таблетки, дура. Ан нет же, мы же любим испытывать удачу. Авось пронесёт!
Я оторопело уставилась на нового знакомого. Его моя реакция, судя по всему, позабавила, и он заулыбался ещё шире.
— Ты же умнее Ширли, да? Умнее Прыщавенькой? Будешь пить таблетки? Не охото мне потом забирать тебя из больницы и вытирать твои слёзки. И Чарльзу неохото. Понимаешь, золотце?
— Эээ, да.
— А зачем ты её ко мне привёл, братан? — повернулся Дракон к Чарльзу. — Хочешь, чтобы я подарил ей бесценный первый опыт? Она в моём вкусе. Такая невинная, стеснительная. Просто прелесть.
— Нет! — не своим голосом закричала я.
— Нет, — спокойно ответил Чарльз, — Ей плохо.
— Понимаю.
Дракон привстал и обнял меня, увлекая к себе. От него пахло восточными сластями и манго. Я оказалась прижата к его костлявому разгоряченному телу, подо мной была мягкая подушка. Чарльз тут же куда-то ушёл. Я лихорадочно принялась оглядываться по сторонам, пытаясь найти его. Он, конечно, странноватый, но я бы предпочла зависать с ним, а не с этим накуренным фриком, любящим школьниц.