— К счастью, я никогда не был обременен такими иллюзиями. И мне не нужны ваши детсадовские примеры. Я повидал предостаточно смертей, чтобы понимать, к чему ведут разногласия порожденные невежеством и недопониманием.
— Отлично. Вы понимаете это, агент Стиллер. Вы не из тех, кто требует смертей во имя непонятно чего. Вы своими руками вершили смерть и должны прекрасно осознавать к чему ведет невежество. Скажите, вы понимаете какой самый эффективный способ раскрыть людям глаза на проблему?
— Напугать их? Совершить нечто ужасное?
— Именно, агент Стиллер. Только жестокие и кровавые события заставляют людей задуматься о реальном положении вещей. Вы смотрите новости? Читаете социологические опросы? Вы знаете, что после этих семи убийств тренажерные залы штатов Калифорния и Нью-Йорк переполнены и не знают отбоя от новых посетителей? Люди под страхом смерти начали приводить себя в естественную физическую форму. Потребовалось совершить беспрецедентный акт насилия, чтобы заставить людей задуматься всего лишь об одной из многих проблем.
— Так вот в чем дело. Необходимое зло, значит? Убить несколько, чтобы спасти тысячи?
— Это адекватное оправдание подобным убийствам. Наше общество всегда запоминает только самых ужасных, будто в благодарность за то, что они раскрыли людям глаза на суть вещей. Вспомните свою историю. Вспомните Джона Диллинджера или Чарльза Мэнсона, убивших не один десяток людей, или Теда Банди, изнасиловавшего и задушившего более тридцати девушек, или Джона Уэйна Гейси. Их имена вспоминают с леденящим ужасом. А вы знаете имя хоть одного федерального агента, участвовавшего в поимке этих убийц? Люди всегда запоминают на века тех, кто сеет смерть, а не тех, кто совершает так называемые добрые дела.
— Я что-то не припомню, чтобы тот же Тед Банди раскрыл людям глаза на что-то значимое, он всего лишь умом тронулся и от всех тех изнасилованных девушек не могло быть никакой пользы. Впрочем, как и от Гейси, который лишил жизни тридцать три подростка.
— Возможно, вы просто не осознаете этой пользы, но это не меняет сути вещей. Убийцу помнят, а его бравого палача — нет.
— Люди помнят, что это ФБР остановило всех убийц. Люди помнят организацию, которая их защищает, — после событий последних дней я и сам уже сомневался в правдивости своих слов, но словно по инерции стоял на своем.
— ФБР… несомненно, — пренебрежительно произнес Штайблих и к моему удивлению выказал эмоции, разочарованно вздохнув. — Можете убеждать себя в этом, агент Стиллер, сколько угодно. Но вне зависимости от исхода вас забудут, а серийного убийцу будут еще долго вспоминать.
— И каков же будет исход?
Штайблих вдруг согнулся, упираясь руками на железный стол, и устало закрыл глаза. Казалось, что в один миг его покинули все силы и теперь он едва держался на ногах.
— А знаете, что самое разочаровывающее в этом всем? — проигнорировал он мой вопрос. — Убийца ведь наверняка не имеет ни малейшего понятия, какое влияние оказывают его убийства на общественность. Он не отдает себе отчет в том, как долго будут помнить его деяния, он наверняка не вкладывает в свои убийства никакого значимого смысла и делает это на почве банальных расстройств психики. Для него это не более чем личное.
— О чем вы говорите? — я непонимающе уставился на утомленного старого судмедэксперта.
— Что бы вы там не думали, агент Стиллер, я не убивал этих людей. Я за свою жизнь никого не убил.
— Я вам не верю.
— Верю… не верю. Раз уж вы решились явиться сюда с пистолетом, предполагая, что это… развяжет мне язык, то вам следовало бы потребовать от меня доказательств. А вы снова о своих ощущениях, — Штайблих посмотрел в угол морга, где стоял небольшой железный стол с черным чемоданом на нем. — Вы не станете в меня стрелять, если я вам кое-что покажу?