Агафья Тихоновна тихонько вскрикнула, но промолчала, и только глаза-бусинки выдавали её волнение. Дракон, тем временем, продолжал:
- Ну или не сойдёт с ума, а скатится на уровень существования ограниченного человека, или овоща, что впрочем одно и тоже, - Артак немного подумал и добавил:
- Для него - одно и тоже.
- Я понимаю, понимаю, - акула произнесла эти слова медленно, напряжённо о чем-то думая.
Артак внимательно посмотрел на Агафью Тихоновну. Теперь промолчал уже он, ожидая пока процесс мышления выйдет вне и усядется рядом с пониманием.
- Скажите, Артак, а если предположить, - акула усмехнулась своим мыслям, - ведь единственное что мы с вами можем - это только предполагать, так вот, если предположить что его сознание не было дано ему разбитым от рождения, а было разбито потом, то как вы думаете - что случилось раньше? Он потерял своё целое сознание и оно разбилось при падении; или он разбил его, например, споткнувшись обо что-то, и только потом оно потерялось?
- Вы считаете это важным?
- Конечно. Если сначала сознание было потеряно, но не разбито - это одно, а если разбито, а уж потом потеряно - совсем другое, вы так не думаете?
Акула держала фонарь точно посередине между говорящими.
Дракон внимательно посмотрел ей в глаза и немного подумав, кивнул.
- Вы опять совершенно правы. Если сознание было разбито не изначально - не с самого момента рождения тела, а уже после, в течение человеческой жизни, то есть просто немного ранее, чем потеряно - всё становится ещё сложнее. В этом случае никто не может гарантировать что даже собрав воедино все осколки, мы получим какой-то результат.
- Но что же нам тогда делать?
- Действовать. Действовать, не смотря ни на что. Это мир действий, и он ждет от нас именно поступков, - Артак улыбнулся. - Всегда необходимо использовать язык, доступный собеседнику. А в данном случае - нашим собеседником выступает этот необычный, но от этого, не менее реальный мир. Более того - в этом мире только этот язык и существует и, следовательно, только он и может быть понятен. И говоря на понятном ему языке, мы сможем прийти к согласию, мы можем договориться. Мы сможем даже, если угодно, получить необходимый нам результат...
Артак замолчал, задумавшись, а Агафья Тихоновна уже раскладывала огромные поленища, которые доставала в пространстве, словно фокусник из-за спины, и мастерила из них гигантский костер, призванный из ниоткуда в попытке осветить окружающий их, и пока ещё непонятный им - мир дел, но не изделий...
Мир действий и поступков...
Мир следующего витка...
Мир после...
Мир НАД...
3
Костёр, подпаленный сразу с нескольких сторон, вспыхнул в одно мгновение. Он загорелся как-то сразу и мощно, и моментально - целиком.
Загорелся ярко, неотвратимо, загорелся наверняка.
Сотни, если не сказать - тысячи, может быть, и миллионы или миллиарды зеркальных осколков в тот же момент проявились из темноты - выступили из неё, пересекли границу тени и вступили в свет, отразив в себе самих источник этого света - трескучие и горящие поленища. Этот отраженный, хоть и осколочный, но жаркий и жгучий свет забегал вокруг, дрожа и подпрыгивая.
Свет кружил поземкой - яркий и голубой, словно снег в тихий, предрассветный час. Его лучи рвано освещали пространство, создавая и моделируя причудливые по своей форме и не вообразимые человеческим сознанием тени. Не вообразимые сознанием человека, но очень даже вообразимые сознанием общим, природным, ибо они были его неотъемлемой частью.
Уже отраженный, а значит и немного искаженный свет, внезапно пропадал и попадал, горя и искрясь, но уже на другую зеркальную поверхность этого вдребезги разбитого стекла - он отскакивал от неё, отдергивался, словно рука, прикоснувшаяся к раскаленному металлу и кузнечиком перепрыгивал на следующий осколок и снова отражался.
Свет без устали и без перерыва копировал сам себя. Копии была предельно похожи, однако не абсолютно точны, не совершенны. Ведь любая копия всегда лишена самого главного - Абсолюта, ибо абсолютным может быть только одно - сам Источник, и ни в коем случае не его описание, коим по сути и являлся уже отраженный световой поток.
Свет, как навьюченная, но быстроногая лошадь, нёс информацию об Источнике, он был его световым отпечатком, был его фотоснимком. Его лучи были как пальцы, указывающие на Солнце.
Палец ещё не есть само Солнце, он всего лишь указывает на него. Указывает, но не является. Так и свет, несущий изображение, являлся чётким и определённым указателем - и указателем, максимально приближенным к правде.