Агафья Тихоновна, не переставая смеяться, подобрала один из крупных осколков и приставила его вплотную к другому, лежащему рядом. Их границы полностью совпали и с легким шипением соединились в один целый, в один цельный - они соединились в прочный, неделимый кусок.
Чистые мысли и смех изменяли уже прожитое прошлое с той же легкостью, как и формировали ещё непознанное будущее. Отличие было лишь в одном - прошлое этого мира являлось будущим для всех остальных миров. Ведь прошлое у мира действий и есть тот самый настоящий момент, в котором находятся все и всё. Или момент грядущий, уже обусловленный и зажатый в рамки совершённых поступков и действий. Других моментов, кроме настоящего, и наступающего каждый момент будущего, переходящего в настоящее, в человеческой, да и в любой другой жизни просто не существует.
Их не бывает и в пустой, но одновременно такой полной природе.
Мешки с вниманием в углу немного затряслись, будто с них сбивали пыль, однако продолжали хранить свои секреты. Как выглядело то, что было под мешковиной? Выглядело ли оно хоть как-нибудь?
На самом деле это не имело ни малейшего значения. Как бы оно ни выглядело - оно будет выпущено на свободу и растворено в окружающем пространстве. В своё, предназначенное именно для этого время.
Внимание и способность внимать, как действие, останется тут навсегда, в своей родной Вселенной - в мире поступков и действий. В человеческий мир вернётся лишь тело, способное внимать и чувствовать - вернутся глаза, способные видеть и познавать; вернутся уши, способные слышать; вернётся нос, наделённый обонянием; вернётся кожа, осязающая даже то, что не в состоянии увидеть глаза, а именно - тепло света и жар человеческих сердец.
Костер ярко пылал, а осколки, подгоняемые смехом и отличным настроением, сами собирались в свой пазл, формируя единое, огромное, бесконечное, неделимое зеркало.
Вновь собираемое зеркало было абсолютно без швов. Единое и цельное, как только что сорванное с ветки румяное, спелое, ароматное яблоко.
Зеркало номер один.
Первое и единственное.
Изначальное.
Зеркало ПРА...
Зеркало НАД...
4
В какой-то момент, наверное, в то время, когда все до единого, даже самые мелкие зеркальные осколки соединились в одно ровное, абсолютно всё отражающее полотно - оно, это полотно, каким-то непостижимым для ума и зрения образом и стало полом, стало основанием, стало поддержкой для этого мира.
Оно стало надёжной опорой для Артака и Агафьи Тихоновны.
Стало тем, на чём твердо стоят наши ноги, когда мы передвигаемся в пространстве. Тем, что ограничивает любую реальность, любой мир, любую Вселенную - тем, что поддерживает все существующие мироздания снизу.
Стало землей, но не в смысле планеты, а в смысле материи - точно такой же материи как огонь, вода или воздух. Стало поддержкой для пустоты, стало поддержкой для всего материально-предметного мира.
Зеркало стало той самой точкой опоры, о которой, видимо, и говорил Архимед, утверждающий что повернуть Землю возможно.
Землю, теперь уже планету.
Зеркало стало точкой опоры и новой точкой отсчета для вновь собранной человеческой реальности.
Зеркало стало числом ноль.
Ноль, который вроде и ничего не значит, но без него никак...
Зеркальный пол, простиравшийся сколько хватало глаз, был самой настоящей сценой для всех существующих процессов и действий, удобно расположившихся тут же в мешках. Словно звери на цирковой арене стояли они - то готовые к прыжку, то уже после него; то ожидающие поощрения, то уже получив свою награду.
И под необъятным куполом этого цирка ровно горел костёр, от которого во все стороны распространялись тепло и свет, а значит - распространялась сама жизнь, в её понятном человечеству - органическом, углеродном восприятии.
Было ли что-нибудь в мире кроме этой арены? Были ли где-то само здание этого цирка?
Возможно. Пока еще не разглядеть.
Пока ещё...
Жизнь пробиралась вверх, сначала медленно и неуверенно, но подгоняемая светом от огня, она карабкалась всё с большей скоростью по невидимой пустоте, до краёв заполнявшей это непонятное пространство.
Жизнь, как процесс, как действие, взбиралась в гору словно по скрытым от взора бетонным ступенькам - она выплескивалась вертикально вверх, напором. Выплескивалась, пока не достигла какой-то определенной, видимо чем-то или кем-то заранее заданной высоты, где с оглушительным, как рвущийся брезент треском проделала брешь в ранее недоступном зрению куполе здания.
Это был именно купол, а не крыша.