Быстро повернул голову и увидел: меня атакует истребитель.
«Мессершмитт» вел себя предельно нагло. Вовсе не заботясь о защите, он атаковал меня с разных сторон, но безрезультатно. «Может убить», – подумал я. Начал выполнять виражи, стараясь уйти на свою территорию. Высота небольшая, и снизу я защищен. Спереди немец подходить боится – знает силу лобового огня штурмовика.
Скорость у меня меньше, значит, и радиус виража мал. «Мессершмитт» норовит пристроиться сзади.
Внезапно мне пришла в голову мысль – а почему, собственно, я только о спасении думаю? Почему сам не атакую фашиста? Правда, случая воздушного боя штурмовика с истребителем противника еще не бывало. При встрече нам предписывалось уходить на бреющем полете, бой не принимать.
Немец совершенно обнаглел. Высокая скорость сейчас была для него помехой, и он выпустил шасси, чтобы уменьшить ее. Это почему-то взбесило меня. Ну, думаю, гад, я тебе не котенок!
Резко развернул машину в сторону самолета противника, взял ручку на себя. «Мессер» в этот момент оказался прямо передо мной в прицеле. Я нажал на все гашетки. Вижу, как пули вонзаются в истребитель. Кажется, проходит целая вечность.
Истребитель задымил, свалился на крыло и пошел к земле! Летчик оказался опытный: перед самой землей он сумел выровнять горящий самолет и плюхнулся в сугроб.
И мой самолет от потери скорости оказался в штопорном положении. Кое-как выровнял машину, набрал скорость, снизился.
Делаю разворот и вижу, как к истребителю с автоматами бегут наши солдаты. Теперь можно идти домой. И тут чувствую вдруг, что силы мои иссякли. Все тело покрыто липким потом. И самолет ведет себя ненормально. Повреждены руль поворота и глубины, пробиты пулей водомаслорадиаторы.
С трудом дотянул до аэродрома. Сел. Откинул фонарь и буквально упал на руки летчиков, плотным кольцом окруживших мою машину.
Подошел командир полка. Я взял под козырек и начал рапорт.
– Отставить, – как-то устало махнул рукой Митрофанов. – Расскажи, Талгат, что произошло.
Я рассказал о бое, о пяти сбитых немцами штурмовиках. Не знаю почему, но о схватке с «мессершмиттом» умолчал. Опустив головы, слушали летчики мои рассказ. Да, нелегко терять боевых друзей.
Мы направились с аэродрома. Рядом со мной шел Пошевальников.
– При таких повреждениях самолетом управлять очень трудно, – заметил он. – Удивляюсь, как ты дотянул.
Повреждения? Я и забыл о них сгоряча.
– У тебя же перебит трос управления рулем поворота, повреждена правая часть руля глубины!
Вернулись вдвоем к израненной машине, осмотрели ее, и только тут я понял, что чудом остался в живых.
Рано утром меня разбудил посыльный из штаба. Быстро оделся и через несколько минут уже стоял перед Митрофановым.
– Звонили из дивизии. Приказали немедленно явиться.
– А в чем дело?
– Понятия не имею. О вчерашнем дне я доложил. Наверное, подробностями интересуются. Иди, расскажешь начальству. Можешь не торопиться: вылетов наверняка сегодня не будет.
По заснеженному полю, затем лесом, через болото пошел в Андриаполь. Видно, в штабе дивизии меня уже ждали. Возле адъютанта сидело несколько штатских. Когда я доложил о прибытии, они с интересом посмотрели на меня. Адъютант тут же предложил пройти в кабинет комдива.
Вхожу, вижу Каманина.
– Сержант Бегельдинов явился по вашему вызову.
– Хорошо. Садитесь, – командир указал на стул. – Садитесь, садитесь.
Сел, снял шапку-ушанку. С опаской смотрю на унты: от них текут ручейки по полу.
– Расскажите о вчерашнем бое.
Начинаю по порядку с момента взлета, стараюсь не упустить даже мелочи.
– Это мне известно, – перебил Каманин. – Я спрашиваю о бое с истребителем. Кстати, почему не доложили командиру полка?
Я растерянно замолчал.
– Ваш бой с истребителем видели артиллеристы. Летчика они задержали. Мне звонили из артполка.
Сбивчиво рассказываю о бое. Каманин подходит к двери, приглашает штатских. Оказалось, что это корреспонденты газет. Меня буквально засыпали вопросами. Командир дивизии разъяснил, что это был первый в истории авиации бой штурмовика с истребителем с таким исходом.