Приземлился благополучно. Погасил парашют.
Подъехала машина. Из нее поспешно вышел Цуранов. Отец подбежал ко мне, схватил за плечи, заглянул в глаза, как бы желая удостовериться, что это именно я, потом вдруг засмеялся и трижды расцеловал.
Подбежали ребята. Все поздравляли меня с первым прыжком, знакомились с отцом, а он стоял гордый, счастливый. Потом он о чем-то долго говорил с начлетом.
– Хороший человек твой начальник, – сказал отец, когда мы возвращались домой. – Любит тебя, хвалит.
Тем временем занятия продолжались. Мы закончили полеты по кругу, начали летать в зону, разучивать фигуры высшего пилотажа. Все шло хорошо, но вот беда: никак не получался у меня боевой разворот. Мучился, доходил до отчаяния, а результатов никаких.
Поделился своими горестями с Петькой. Тот помотал головой: дескать, словами тут не поможешь. И предложил полететь вместе.
– У меня разворот здорово выходит, – заявил Петька. – Посмотришь сам. Тут главное – момент поймать. Объяснить я не смогу, а вот показать – другое дело.
Испросив разрешения у инструктора, мы с другом вдвоем вылетели в зону. Я сижу впереди, он – сзади.
Сделал Петька один разворот, другой.
– Пробуй ты! – кричит он и передает управление.
Захожу один раз – неудачно. Второй – то же самое.
– Не то! – кричит Петька. – Лови момент, когда машину разворачиваешь. Смотри!
Он еще дважды лихо делает эту злосчастную для меня фигуру. Ага! Кажется, я начинаю понимать, в чем дело. Пробую сам, чувствую, что дело идет на лад. Еще раз – лучше. Еще, еще...
– Хорош! – слышу я голос в наушниках. – А ну, еще раз давай!
Последний боевой разворот получился у меня просто-таки здорово. Пошли на посадку.
– Кто выполнял последний боевой разворот? – спросил инструктор, когда мы подошли к группе.
– Я.
– Хорошо! Я думал, что это Расторгуев. Надо еще и еще тренироваться. Фигура очень нужная.
Как часто я вспоминал эти слова через несколько лет на фронте! Как часто выручал меня боевой разворот, эта «очень нужная фигура»!
Осенью комиссия принимала у нас экзамены. Опять лечу с Цурановым, опять молча. Три полета по кругу и один в зону. Оценка – отлично. На отлично сдал и теоретическую часть.
Учеба в аэроклубе окончилась. Что же дальше?
– Курсант Бегельдинов! К начальнику! Бегу, недоумевая, зачем меня вызывают.
Оказалось, что из окончивших аэроклуб пятерых оставляют для работы инструкторами-общественниками, в том числе и меня. Радости нет предела.
Начались занятия по теоретической подготовке. Теперь мы сидим рядом со своими недавними учителями, сами готовимся стать инструкторами. Занятия идут вечерами, иногда до глубокой ночи. А с утра – в школу. Ведь я заканчиваю десятый класс.
Как-то незаметно пришла весна – волнующая пора выпускных экзаменов в школе и инструкторских тренировочных полетов в аэроклубе.
В один из дней, обычных аэродромных дней, всех нас взволновала весть о том, что приехала специальная комиссия ВВС. Будут отбирать курсантов в военно-авиационные школы.
– Счастливый ты, – грустно произнес Петька. – Тебя могут взять, а меня нет.
Что я мог ответить другу, чем утешить его? Он хорошо сдал экзамены, стал пилотом, но на инструкторской работе его не оставили.
– А ты сам пойди, – предложил я. – Возьмут.
– Да, возьмут. Как бы не так. Ладно. Вот закончу школу, тогда еще посмотрим.
Комиссия между тем знакомилась с личными делами. Бухарбаев доверительно сказал, что мое личное дело отложено. Меня пригласят на беседу.
День, когда я предстал перед комиссией военно-воздушных сил, на всю жизнь врезался в память.
Робко вхожу в комнату, вижу большой стол, за ним – военных с голубыми петлицами. Не успеваю раскрыть рот, чтобы отрапортовать о том, что явился по вызову, как слышу вопрос:
– Тебе что, паренек? Оборачиваюсь, думая, что кто-то стоит за спиной. Никого.
– Мы тебя спрашиваем.
Стараясь придать голосу солидность, рапортую:
– Инструктор-общественник Бегельдинов явился по вашему приказанию.
Все смотрят на меня с изумлением. Авиатор с тремя «шпалами» на петлицах выходит из-за стола, подходит почти вплотную. На лице его написано искреннее удивление – я много ниже его плеча.
– Инструктор, говоришь? – с украинским акцентом произносит он. – Ай да хлопчик! Молодец! Ладно, иди. У нас времени для шуток нет.
– Дяденька... – невольно вырывается у меня.
Все смеются. Я окончательно растерян. Цуранов что-то шепчет военным. Те рассматривают меня уже без смеха.