Угоняй с трудом открыл глаза. Он лежал на расстеленной кошме, вокруг толпились сыновья.
— Эй, ата, как вы? — встревоженно спросил Загоняй.
— Воды, — просипел десятник.
Ему поднесли деревянную чашу, Угоняй осторожно попил, каждый глоток отдавался в голове болью. Хуже всего, что он не помнил, что с ним приключилось, прикрыв глаза, старый печенег снова увидел быстро увеличивающийся белый камень. Почему он летит на него? Аркан! Конец аркана обмотан вокруг плеча, а на аркане...
— Где урус? — шепотом заорал Угоняй.
— Ускакал, — покачал головой старший сын. — Аркан оборвал и ускакал.
— Хвала Синему Небу, — закрыл глаза десятник.
— Эй, что такое? — удивился кто-то из младших. — Земля, что ли, дрожит?
— Дрожит, — подтвердил юный Нагоняй. — Дрожит!
Глаза десятника в ужасе расширились.
— Конь! Конь обратно скачет! — загомонили сыновья.
— А-а-а! Ата, я его ловить буду! — Нагоняй с места прыгнул в седло.
— Стой! — ринулся было за сыном Угоняй.
Словно тяжелая степная булава опустилась боль на седую голову, и старый печенег снова свалился в забытье...
Второе пробуждение далось Илье тяжелее первого, голова гудела куда сильнее, перед глазами крутились алые колеса. Когда колеса сталкивались, боль била так, что хотелось помереть совсем. Богатырь лежал на каком-то высоком, обдуваемом мокрым речным ветром месте. В этот раз толковые печенеги скрутили цепями не только руки, но и ноги. Скрипя зубами, воин перекатился на бок.
— Очнулся? — спросил кто-то мягким, слегка гнусавым голосом.
— Видно, что очнулся, — второй выговаривал печенежские слова на какой-то странный, колючий манер.
— А кто спрашивает-то? — захрипел Илья и перекатился на бок.
Теперь он мог разглядеть обоих собеседников. Один имел облик степной, разве что волосы заплетены на странный манер. «Хазарин», — решил про себя Илья. А вот со вторым что-то было не так. Узкое смуглое лицо выглядело как-то совсем уж не по-степному, узкий нос, черные глаза...
— Ромей! — выдохнул изумленно богатырь. — Да ты же ромей!
— Фома, сын Фоки, — вежливо, на царьградский манер поклонился грек.
— Эк ты вырядился, — усмехнулся распухшими губами Илья. — Кабы не клюв и не очи — был бы печенег.
— А я и есть печенег, — спокойно ответил ромей. — Фома, сын Фоки, дружинник великого Калина.
— Так это ты меня на кол сажать будешь? — вспомнил богатырь слова царя.
— Истинно, — кивнул грек. — Вместе с почтенным Девгенем мы посадим тебя, могучий Илиос, вот на этот крепкий сосновый кол.
Илья скосил глаза и увидел толстое, в руку, бревно, конец которого был как-то нехорошо стесан на острие.
— Что ж на сосну-то, — проворчал воин. — Чай не каждый день русского богатыря на кол надеваете, могли бы дубовый вытесать.
— Может, тебе его еще и вызолотить? — осклабился Девгень.
— Не, — осторожно помотал головой Илья. — 3олоченый мне не по чину. На золоченый вы Владимира сажать будете. Мне дубовый сойдет.