Не умывшись как следует, я вытащила из морозилки ведерко «Бен-энд-Джерриз», села на диван в гостиной и включила телевизор. О, какое-то шоу про шестнадцатилетних девиц с богатыми папочками. Им не надо волноваться о том, что скоро вносить квартплату, что на работе полный разнос, а еще на носу двадцать восьмой день рождения. Я замерла, так и не донеся ложку с мороженым до рта и глядя на высушенную блондинку-подростка, истерично вопящую об испорченной вечеринке. Все родители – сволочи, никто в мире не понимает брендированного, клейменного «Адидасом», «Москино» и «Амэрикен Аппарел» подростка. Пройденный этап, позорная ступень развития, черная страница в жизни каждого человека, о которой можно сказать: «Слава богу, оно закончилось». Я попыталась вспомнить свой пубертат, но мозг успешно блокировал неприятные эпизоды, оставив лишь привкус металлических пластинок на зубах.
Стационарный телефон заверещал. Я отставила мороженое на диванную подушку и, лениво потянувшись, сняла трубку.
– Алло.
– Привет, Оливия.
Я сразу узнала звонившего: только он всегда звал меня полным именем. Убрала звук телевизора, и тощая девушка на экране продолжила свои пляски на месте уже молча. Теперь шоу напоминало изгнание дьявола – не хватало только преподобного, брызгающего на нее дешевыми духами. Это бы сработало эффективней святой воды.
– Привет, Джейк.
– Чем занимаешься? Как дела?
– Дела? – Я подняла ведерко. На светлой обивке дивана остался темный мокрый круг от конденсата. – Отлично дела. Сижу в трусах перед телевизором, ем мороженое.
– Ничего не меняется.
Такой чопорный, даже говорить всегда старается с британским акцентом. Я раздраженно поковыряла мокрое пятно.
– Так… зачем ты позвонил?
– Мы собирались сегодня встретиться в парке, помнишь?
– Конечно помню! – Нет, я не помнила. – Во сколько?
– В одиннадцать, как и договаривались. – Кажется, голос Джейкоба стал недовольным. – Холли все время говорит об этой встрече.
Я уронила ведерко на пол, и оно возмущенно блямкнуло, разметав ошметки содержимого. Восьмой день рождения племянницы оказался испорчен, когда я устроила грандиозный скандал, поругавшись с братом, и ушла с торжества – естественно, все это на глазах у его жены, Великолепной Шерил, Герцогини Сучьих Морд. После этого никто мне не звонил, а я делала вид, что так и надо.
– Она любит тебя, – со вздохом произнес Джейк, – правда, не знаю за что. Увидимся, Оливия.
– До встречи, братец.
Я уставилась в немой экран телевизора, отчаянно желая, чтобы он засосал меня внутрь, в горячие просторы Аризоны, но долг требовал возвращаться в реальность. На встречу с братом нужно было подобрать одежду – что-то максимально закрытое, женственное и желательно без пятен. Я выудила плечики с черным кашемировым джемпером и придирчиво осмотрела вещицу. Катышки.
К половине одиннадцатого в отражении ростового зеркала жалко горбилась девица, облаченная в неудобные вещи, с прической, которая ей совершенно не шла… все как надо. Это особенный ритуал: бабочка должна сложить свои потертые крылья и снова стать куколкой. Ритуал, без которого мой брат сможет и дальше свистеть в уши своей семье о том, какая распутная у него сестра.
В лифте мне встретилась супружеская пара. Я не знала их имен – мы только вежливо и немного неловко улыбнулись друг другу. Мужчина казался уставшим, но вот его жена… Буквально все в ней испускало сияние: и пепельные волосы, заплетенные в косу, и лучистые добрые глаза, и нежные руки с ногтями под ноль. Под тонким витым пояском под грудью виднелся аккуратный животик. Я забыла как дышать. Там, внутри, маленький человек. Копия этих мужчины и женщины, плод их любви. Такой же была Холли, да и я когда-то. Лифт звякнул, вспыхнула единица над дверью. Глядя, как муж аккуратно ведет жену под руку, я почувствовала горечь. У меня такого никогда не будет.
В парке было тихо и спокойно. Пожилые пары задумчиво вздыхали на лавочках, вспоминая лучшие годы, и укоризненно качали головами вслед расшумевшейся молодежи. Листья плакучих ив купались в блестящей, как ртуть, воде прудика с утками. Буйную шевелюру Джейка и светлый хвостик племяшки было видно издалека. Холли обернулась, почувствовав мое присутствие, и просияла.
– Лив! – закричала она, соскакивая с лавки. Я присела, распахнув объятия, и Холли стиснула меня в своих худеньких ручках, счастливо щуря глаза.
– Эй, куколка! – Я чмокнула ее в нежную линию пробора. – Как твои дела?
– Теперь лучше, – сообщила Холли, – но мама злится, ты знаешь?
Конечно, как же не знать. Высокомерная Шерил Йеллоувуд не переваривала меня, но тетка имеет право видеть свою племянницу тогда, когда захочет. Особенно если эта тетка одевает девочку и покупает ей игрушки.