Новый импульс поискам придало известие, принесенное охотником клана, где жил учитель Хисгин. И было это не устное сообщение, а самое настоящее письмо. Не на бумаге, правда — на чем-то другом, не то на местном аналоге бересты, не то на своеобразном пергаменте — Артем не смог определить. Да не слишком-то и пытался, ибо по-настоящему его заинтересовало содержание, но не сразу — чуть погодя. Адресовано письмо было сказочнику, ему гонец ло Витт и вручил свернутый в трубку и чем-то обвязанный пергамент, который, как Артем позже узнал, делают из распущенных стеблей папаруса.
В этот момент Артем на некоторое время отвлекся — прилетевшего издалека гонца следовало накормить, угостить веселящим, поэтому как Дасти читал послание Артем не видел. Он даже не закончил хлопотать у костра — сказочник требовательно потрепал его по плечу и Артем вопросительно поднял голову.
По лицу Дасти сразу было понятно: произошло нечто важное, причем в первые секунды Артем не догадался связать это с письмом.
— Что такое? — насторожился он, слегка недовольный тем, что отвлекают от готовки. Похлебка еще не согрелась, веселящее не налито, лепешки (привезенные, кстати, гонцом) не переломлены и не разложены на промытом листе лопуха, а они тут с какими-то сомнительными новостями.
— Железная птица, — произнес сказочник со значением.
Артем замер.
— Где? — выдавил он, когда смог превозмочь перехваченное дыхание.
— Внизу. Вот карта.
И протянул лист пергамента.
Качество рисунка было аховое, сопроводительный текст тоже читался с трудом, но для Поднебесья такие послания были обычным делом, хотя пользовались ими считанные грамотеи. Обычный люд предпочитал устные сообщения, которые, если требовалась точность, зазубривались наизусть. А если не требовалась — передавались близко к тексту и по традиции самую малость приукрашивались. Откуда еще браться историям, легендам и небылицам? На изначальный, вполне заурядный текст усилиями множества пересказчиков напластовываются сначала истинные и мнимые подробности, потом словно бы сами собой возникают дополнения и уточнения, а в конечном итоге складывается история вообще мало похожая на оригинал, зато куда более интересная и занимательная.
— Давай-ка угощением я займусь, — вмешался умница-Тан. Он всегда все понимал правильно. — А Дасти пока тебе объяснит.
И Дасти объяснил.
Учитель Хисгин нашел способ разговорить нескольких пожилых охотников и один из них подтвердил: да, он встречал нечто, чему не смог подобрать ни объяснения, ни названия. Не на Листе — внизу. Было это давно, лет сорок назад, но охотник все прекрасно помнит. Он начертил карту нужного места и даже изобразил то, что видел. Карта получилась достаточно толковой — люди, которые часто видят мир сверху, поневоле дружат с картами. А вот изображение железной птицы вышло довольно абстрактным — в нем при желании можно было угадать и посадочный бот, и космодромный погрузчик, и поливальную машину из первого попавшегося земного парка. Однако ни малейших сомнений, что нарисован некий механизм, а не что-либо природное, у Артема не возникло.
Следующие четверть часа ушли на весьма оживленную дискуссию по поводу, собственно, карты. В ней Артем по понятным причинам участия не принимал и выступал в роли заинтересованного слушателя, зато живейшее участие принял гость. Они с Дасти и Таном долго обсуждали какие-то приметы, острова и заливы и, кажется, никак не могли придти к общему мнению; потом, используя ножи, принялись чертить свою, более подробную и масштабную карту прямо на Листе около очага. По разговору Артем понял, что место они определили, а теперь обсуждают как ловчее туда добраться на крыльях.
Потом все-таки поели и выпили с ло Виттом — поиски поисками, а гостеприимство никто не отменял. И только после этого Артема в полной мере ознакомили с подробностями.
Сейсмически планета, над которой раскинулось Поднебесье, была очень нестабильна. Наверное, подробные карты, составляй их кто-нибудь для кого-нибудь, тут бысто устаревали бы. Однако глобальный планетарный рельеф, понятное дело, менялся с точки зрения короткоживущего человека очень незначительно. Да, быстрее, чем на Земле — не за сотни тысяч, а всего лишь за тысячи лет. Но в сравнении с человеческой жизнью это мало отличается от вечности. А значит, даже для нескольких поколений многое внизу останется неизменным: где был океан — останется океан, где вставала горная цепь — будет стоять горная цепь, пусть даже облик ее немного и обновится. Все эти перемены — лишь косметика, заметная только с близкого расстояния.