– В самом деле, – сказала она, – не помешало бы биде.
– Это же не люкс, – заступился я за кафе. – Если не находишь свою попку, давай я тебе вытру.
– Обойдешься, – отрезала она. – За своей смотри. А то…
– Что, запах?
– Даже туман.
– Это креветки, – объяснил я. – Несвежие, наверное.
– Ты и дома лопаешь креветки?
Я вытерся, бросил бумагу в корзинку, спустил воду. Таня испачканную бумажку внимательно рассмотрела, потом лишь бросила под себя в воду, уничтожая улики, как разведчица-профи. Я с интересом наблюдал, не воспользуется ли тампаксом, я бы предложил свои услуги, но она всего лишь быстро и ловко, не кокетничая, но и не демонстрируя чересчур подбритый треугольник с темными курчавыми волосками и вызывающе выдвинутыми внизу ярко-красными губами, старую прокладку швырнула в корзинку, заменила свежей.
В прихожей долго мыли руки, стоя рядом и касаясь локтями. От нее шло неясное животное тепло. Я смотрел в зеркало на ее, в самом деле, очень милое лицо, немножко грустное, рассматривал большие карие глаза, теплые и ласковые, красиво вздернутые брови, голову на отрез, что не за счет косметических ухищрений, с такими бровями она словно бы не перестает всему удивляться.
– Странно, – слышал я ее тихий шелестящий голос.
– Что?
Теплые струи лились в ладони, а мы смотрели в зеркале друг на друга.
– Сколько себя помню, – пояснила она, голос ее стал задумчивым и невеселым, – меня учили получать наслаждение от музыки Моцарта, Чайковского, Шуберта… Я и получала, честно! Но вот это чувство, когда по прямой кишке двигается твердый ком, а потом плюхается в воду… Это удовольствие намного сильнее, честное слово. Мне стыдно, но это так.
– У всех так, – утешил я. – Кто говорил иначе, врал. И все врали. А сейчас пришло, наконец, время правды.
– Это, наверное, хорошо?
– Хорошо, – сказал я. – Это хорошо.
Мы завернули краны, оба подошли к сушильным аппаратам. Включили одновременно, наши глаза встретились. Ее губы поползли в стороны, я сам невольно улыбнулся. Конечно, все на выходе из туалетных помещений ведут себя одинаково, но мне почему-то захотелось, чтобы между нами в самом деле было что-то общее.
Она медленно поворачивала ладони с растопыренными пальцами под горячей струей сухого воздуха. В ее движениях почудился неуловимый загадочный танец. Я повертел ладони перед сушилкой в ритме чечетки или лезгинки, типа «а ручки-то вот они!», сам бы уже вышел, но почему-то захотелось дождаться, пока Таня высушит пальчики, распахнул перед нею дверь.
От стойки с четырьмя кружками пива сосредоточенно двигался Искун. Кружевные шапки пены колыхались на три пальца над краем. Одна уже поползла по стенке, на пол срывались хлопья, словно от скачущего в гибнущий Толедо коня. Завидев меня, Искун подмигнул, кружки звякнули, от чего еще с одной пена потекла на пол, оставляя следы, словно за русалочкой Андерсена.
Я пошел к своим, Таня к своим, но у меня осталось странное чувство, что ниточка все-таки не оборвалась.
Через полчаса начали соловеть, а этого не любит ни Вяч, он же Софьин Вячеслав, мой однокашник, а ныне кандидат наук, ни Искун, он же Шевчик Василий, этот сейчас в некоем бизнесе, рассказывать о нем очень не любит, ни я – Бравлин Печатник, вопреки всему миру предпочитающий все свободное время работать, а не расслабляться. Исключения бывают, как вот сейчас, но не часто. Не стоит выглядеть белой вороной, это осложнит жизнь больше, чем пара кружек пива. Тем более, если пиво хорошее.
Распрощались, уговорились встретиться через месяц-другой, пожали друг другу руки. Вяч и Искун сразу же ввалились в припаркованных крокодилов, у Вяча – джип, у Искуна – «мерс» с затененными стеклами, я помахал им рукой и пошел пешком. Нет, я не бомж, у меня «Форд», но отсюда до дому всего два квартала, а «Форд» ждет меня в охраняемом и отапливаемом гараже…
Улица хорошо освещена фонарями и рекламами. Это не Центр, где собрано все-все, а дальше улица постепенно теряет блеск и богатство. Там темно, витрины побиты, реклам нет, а улица освещена только фарами торопливо проносящихся автомобилей.
Впереди на огромном рекламном экране взрываются самолеты, поезда, выскакивают бравые коммандос, а злодей прижимает пистолет к боку жертвы с длинными золотыми волосами и требует от героя бросить на пол оружие. Бред какой-то. Всем троим ясно, что едва благородный бросит, неблагородный тут же застрелит его, а потом и ее… На что, дурак, надеется? Что злодей скажет несколько высокопарно-наглых слов, за время которых надо что-то успеть сделать…
Бред, повторил я молча. Я бы выстрелил в злодея. Если не уверен, что попаду, подошел бы ближе, держа его на прицеле, и шмалянул прямо в лоб. Или в переносицу. Мало шансов, что он успел бы нажать курок, уже будучи трупом. А если бы и успел… Что ж, живем не в самом идеальном мире. Но это лучше, чем убьет нас двоих, а сам останется жить и пойдет пить пиво, которое пил бы я.
Навстречу с диким воем прямо по тротуару на высокой скорости несся зеленый в пятнах военный джип. Прохожие прыгали в стороны, прижимались к стенам, прятались за деревьями и столбами, соскакивали на проезжую часть. Здесь патруль стреляет настоящими пулями, в то время как там, «у себя», – резиновыми. А стрелять может по любому поводу, их все равно любой суд оправдает. Наш российский суд оправдает, юсовцы такие гнилые решения оставляют всегда нашим шабес-гоям.
Один из прохожих закричал вдогонку:
– Что делаете?.. До вашего посольства еще сколько кварталов!
Остальные молчали, только один худой желчный субъект сказал обреченно:
– А кто им помешает?
– Гады!
– Сволочи!
– Да что вы, мужики, – прозвучал чей-то рассудительный и очень интеллигентный голос, – зато больше порядка… Все-таки культура, Европа пришла…
Я осторожно сошел со ступенек подъезда. Еще месяц тому юсовский патруль охранял только квартал, где посольство. Но потом на автобусе привезли, как показали по телевизору, откормленных суперменов, все в железе, обвешаны электроникой, доспехи не пробить даже снарядом, а у самих и радары, и лазерные целеуказатели… Теперь уже четыре джипа патрулируют квартал. А когда был там какой-то инцидент, кто-то из мальчишек бросил в юсовца гнилым яблоком, они расширили зону патрулирования до всего микрорайона. Говорят, жильцы довольны.