Имаго: тьма придет на рассвете (СИ)

�ого,что я вот-вот рухну на пол и начну кататься по нему с дикими воплями. Я раздраженно выдернула из растерзанной цветистой салфетки пучок ниток.

Вскоре наши заказы появились на столе, дымясь и распространяя вокруг яркие ароматы. Я взяла элегантный бокал, покрытый изморозью, отхлебнула вино и поморщилась: кислятина.

- Чего ты скривилась? - Джи выхватила у меня бокал и сделала глоток. - М-м-м! Очень вкусное, жаль, что не заказала себе такое же.

- Ты шутишь? - я поболтала вино по бокалу. - На вкус прямо уксус.

- О, - Джи поперхнулась, -нет, не может быть. Очень приятное!

Глядя, как она, весело стрельнув глазами, вновь отпила мое вино, я задумалась. Во рту остался неприятный привкус, словно там нагадили триста кошек. Я всегда любила белое вино (хотя моей истинной страстью было красное), но такая реакция у меня впервые. Даже на зубодробительный брют я реагировала более чем положительно.

- Наверное, это все от лекарств? - предположила Холли, выколупывая кусочки ананаса с пиццы и съедая их отдельно. - Ма говорит, что вкусы могут меняться после болезни.

Вкусы могут меняться после болезни...

- Холли, а как папа себя чувствует? - поинтересовалась я, поглаживая ножку бокала. - Выздоровел?

- Я бы не сказала, - Холли помрачнела и опустила глаза. - Он теперь постоянно раздражен. Сегодня вот доктор сделал ему укол утром - и он ходил очень сердитый, раздражённый. Я боюсь его. С ним что-то не так.

- Это все грипп! - заявила Джи с набитым ртом. - По телевизору передавали, что идёт мощная волна гриппа. Нам стоит быть осторожными.

Я мрачно посмотрела в тарелку и ужаснулась.

По пицце ползали черви. Белые и тонкие, они кишмя кишели в помидорах и тесте; их длинные, полосатые тельца извивались и сталкивались, пытаясь сожрать как можно больше, чтобы просуществовать чуть-чуть подольше. Я перевела взгляд на Джи и Холли: у обеих на губах шевелились личинки, а пиццы казались рябыми от их огромного количества.

Я ощутила кислоту, поднимающуюся из желудка, и прежде, чем успела что-либо сказать или сделать, меня вырвало прямо в мою тарелку.

В кафе повисла тишина. Кто-то демонстративно отодвинул свою еду, кто-то поспешно бросил деньги на стол и вышел на улицу, а кто-то предпочёл сделать вид, что ничего не произошло - этим посетителям я была очень благодарна. Джи и Холли испуганно смотрели на меня:

- Лив?..

- Мне нужно в уборную, - с усилием произнесла я и вскочила из-за стола.

Клиенты провожали меня неодобрительным гудением и острыми взглядами.

Оказавшись в туалете, я включила холодную воду и, набрав её в ладони, сбрызнула лицо. Меня все ещё колотило от слабости и казалось, что поднялась температура. Из длинного зеркала смотрело незнакомое лицо: под глазами залегли черные тени, губы иссушились, даже кожа истончилась, как папиросная бумага. Внешне я производила впечатление психопатки или наркоманки, а это неприятное происшествие лишь добавляло правдоподобности к впечатлению.

- Спокойно, - прошептала я, глядя в глаза своему отражению, - спокойно. Вампиры ведь не отражаются в зеркалах, так? А я отражаюсь. Господи, что я несу! Вампиров не существует!

Я прижалась горячим лбом к холодному зеркалу. Меня нещадно лихорадило - это подтверждали и галлюцинации. Может, зубы Алекса были ядовиты - не чистил или ещё чего... Нет, не может такого быть. Где это видано, чтобы от человеческого укуса наступало отравление организма?..

- Оливия? - в туалет вошла Женевьева. - Что с тобой?..

- Все хорошо! - я истерично полувсхлипнула-полухихикнула. - Я просто немного устала.

- Уставших людей не тошнит в тарелку, - заметила Джи.

Она сделала шаг ко мне, тонкие каблуки противно щёлкнули по кафелю, и я невольно дёрнулась: такой невинный звук показался хлыстом, впившимся в уши.

- Я чувствую себя странно, - прошептала я, - никогда себя не чувствовала.

- Ты уверена, что тебе не нужно обратно в больницу? - спросила Джи, смачивая носовой платок и прижимая его к моему лбу. - Лекарства, покой...

- Нет-нет, - я попятилась, - нет. Я здорова! Наверное, это аллергия...

- Холли до смерти испугалась, - грустно сказала Джи, глядя на себя в зеркало.

Я перевела взгляд на своё отражение и вздохнула: страшнее рожи не сыскать. Благодарно улыбнувшись Джи, я отняла ее руку с платком от своего лба и похлопала по плечу.

- Пойдем. Сделаем вид, что ничего не произошло.

Рука об руку мы вышли в зал, игнорируя язвительные насмешки вслед и едкие взгляды. Холли и впрямь выглядела бледной. Я с лёгким спазмом в желудке заметила одинокого червя на её бумажной тарелке.

Час от часу не легче.

- Думаешь, ребёнку можно смотреть так много этого?
- Думаешь, ребёнку можно смотреть так много этого?

- От пары мультяшек вреда не будет, - я усмехнулась, глядя, как Холли подпевает пирату из заставки 'Губки Боба'.

Рада видеть её такой. И все же было что-то таинственное в этой девочке; сидящая во фланелевой пижамке в обнимку с Тином, весело поющая и разговаривающая с игрушкой, она казалась милой. Но каждый раз, как она оборачивалась, я видела уже знакомый хищный блеск глаз,

красные глаза прямо надо мной

а потом понимала, что мерещится: обычные голубые глазки маленькой девочки. Я устало потёрла лоб, и Джи подозрительно покосилась на меня.

Стационарный телефон заверещал, и я сняла трубку:

- Алло?

- Это Джейкоб, - в телефоне раздался его тусклый невыразительный голос. - Я заеду через десять минут.

- М-м-м... - я кивнула Холли, чтобы та переодевалась. - Мы ждём.

Не успела я попрощаться, как он повесил трубку. Так странно. Словно я разговаривала с мертвецом, дозвонившимся с того света.

- Ну вот, а я не успела посмотреть мультики! - причитала Холли, натягивая полосатые гетры. - Дома мне их не разрешают много смотреть...

- Ну, ты чего, - Джи подошла к ней с расческой и принялась заботливо приглаживать длинные светлые волосы. - Родители просто заботятся о тебе, киска. Моя мать не пускала меня гулять вокруг дома до девяти лет!

- Это ужасно, - Холли вздохнула. - А заплети мне 'рыбий хвостик'?..

- Конечно.

Джи могла казаться строгой, но Холли вила из неё верёвки. Иногда мне казалось, что у неё над всеми есть какая-то странная власть.

Телефон зазвонил вновь, и я сбросила вызов. Холли уже стояла на пороге со своим кожаным рюкзачком на спине и с волосами, заплетенными так искусно, что они, казалось, заиграли новыми искорками.

- Идем, милая, - я подтолкнула её и махнула Джи. - Я скоро вернусь.

- Ага, - девушка лукаво подмигнула, что означало 'пойду, достану пивко'. Холли с любопытством взглянула на нее, потом на меня и прыснула в кулачок.

- Лив, - сказала она, когда лифт помчался вниз. - Звони почаще. Я не могу быть с родителями - они меня совсем не любят... Не покупают игрушек, не возят в кино или зоопарк. Пожалуйста, хотя бы звони - я не буду такой одинокой, пока буду слышать тебя в телефоне.

- Хорошо, - я нежно сжала ее руку. - Друзья навек, Холли?

- Друзья навек! - девочка отдала мне честь, и я шутливо прижала руку козырьком к виску.

Это был наш с ней жест, некая сакральная тайна, о которой не знал никто на свете.

Машина Джейка уже стояла на парковке, а сам он в ожидании замер возле. Я с беспокойством отметила то, как он ссутулился, как жалко завернулся в плечи. Казалось, даже его дорогой пиджак стал ему велик на три размера, впрочем, как и глазницы - из угрюмых впадин угольками мерцали больные затуманенные глаза.

- Джейк? - я заботливо положила руку ему на плечо, но он отстранился. Это больно кольнуло меня, но я ничего не сказала.

- Садись, Холли, - пробормотал Джейк. - Папочка сейчас подойдет.

- Да, па, - Холли смиренно засеменила к машине. С каждым шагом изгиб её спины терял ту задорную прямоту, превращаясь в покатый панцирь одиночества.

- Я слышал о твоей травме, - сказал Джейк и закашлялся. - Мне очень жаль, что я не смог приехать.

- Я вижу, что тебе плохо, - отозвалась я, глядя, как он схаркивает тёмный комок в сточную канаву. - Рану быстро залечили.

- Того ублюдка нашли? - спросил Джейкоб.

- Нет, - я качнула головой, - я не писала в полицию.

- Хм, - Джейкоб улыбнулся, и я вдруг увидела его черные десна, словно покрытые струпьями. Длинные, огрубевшие десна. - Можешь не беспокоиться. Он получит по заслугам.

Джейк развернулся и неуклюже затопал к своей машине. Я с тревогой взглянула ему вслед. У меня вдруг возникло отвратительное ощущение, что все вокруг знают, что происходит, и лишь одна я пребываю в неведении.

ГЛАВА 7. НЕОЖИДАННЫЕ ПЕРЕМЕНЫ

Тоненькое всхлипывание прошило ночь серебристой нитью, отпечатавшись у меня в мозгу. Где-то в темноте плакал ребёнок, заходился стонами и криком.

Я села в кровати и тут же в панике включила уцелевший ночник. В комнате никого не было, но я явственно слышала жуткие всхлипы- чей-то нереальный, словно пропущенный через программу звукообработки голос причитал и хныкал прямо в моей голове.

- Мамочка... Мамочка...

- Эй? - я застыла, осознав, что за глупость творю. Люди, которые в ужастиках спрашивают "Есть тут кто?", непременно погибают первыми. Поэтому я, мысленно проведя по губам, "застёгивая молнию", осторожно ступила на ледяной пол и взялась за обмотанную изолентой рукоять бейсбольной биты, любезно одолженной Женевьевой. Тёмная квартира казалась огромной, и я, чтобы не оставлять за спиной мрак, включала каждый торшер, каждый светильник по пути в гостиную.

Стоя на пороге большой комнаты, я нажала на последний выключатель, и все вокруг озарилось холодным светом. Никого. В квартире было пусто.

- Накорми меня, мамочка, - плакал голос, - я умираю...

Бита выскользнула из слабых пальцев и с громким стуком упала на голый пол. Галлюцинации... Это ли не признак сумасшествия? Может, Женевьева была права, и мне на самом деле нужен покой в сочетании с правильно подобранными препаратами?

- Заткнись! - я рухнула на колени и отчаянно прижала кулаки к вискам, с силой вдавливая их в череп. - Заткнись, заткнись...

Плач достиг высшей точки. Казалось, кто-то бьется в истерике или громко хохочет - это было похоже на что угодно, только не на рыдания. И я плакала вместе с невидимкой, страдала от этого эха у себя в голове, стирала в кровь руки, зажимающие уши, и сучила ногами по полу.

И вдруг все прекратилось. Так же внезапно, как и началось.

Тяжело дыша, я лежала на боку, глотая слезы, и испуганно прислушивалась. Тишина. Я неуверенно встала с пола, убрала с лица волосы и схватилась за голову: казалось, внутри кто-то от души бил в гонг.

- Господь Всемогущий... - прошептала, всхлипывая, я.

Часы показывали три часа ночи. Окна соседских высоток казались пустыми глазницами, тысячами глаз, и я отвернулась от окна, обхватив себя руками. Это не могло мне показаться. Просто не могло.

Я замерла на пороге комнаты, раздумывая, стоит ли выключать свет, но подумала о той темноте, липкой, непроницаемой, что сейчас царит за тонкой перегородкой оконного стекла. Поэтому я просто вернулась в спальню, упала на кровать и дрожащими руками натянула на себя одеяло. Пот крупными бусинами скатывался по гладкой, словно мрамор, коже - и такой же холодной. Меня то бросало в жар, то схватывал озноб, и я, стуча зубами, с силой поджала колени к груди с твёрдым намерением поспать. И впала в спасительное забытие.

Утром меня разбудил звонок по телефону
Утром меня разбудил звонок по телефону. Чувствуя себя безмерно разбитой, я подняла трубку:

- Алло?

- Оливия? - Келлер, черт возьми. - Где ты? Время уже четыре часа дня!

- Что?! - я взглянула на будильник, закусив от волнения губу. И вправду...

- Ты придёшь на работу? - сдержанно спросила начальница. Похоже, она в ярости.

Я прикрыла глаза, анализируя своё состояние. Все тело горело, я чувствовала себя так, словно меня пропустили сквозь мясорубку. Вдобавок ко всему, меня все ещё сильно клонило в сон. Взвесив все плюсы и минусы неожиданного больничного, я ответила:

- Нет. Я заболела.

- О, бедняжка, - кажется, она искренне сочувствует. - Это все из-за лекарств! Надеюсь, тебе скоро станет лучше, Оливия. Выздоравливай.

- Ага... - я сбросила звонок и отложила телефон обратно на тумбу.

Свет, бьющий из окна, безумно раздражал, и я с силой зажмурила глаза. Не помогло.

- Да чтоб ты сдох! - я встала с кровати и сердито прошлепала к шкафу.

Оттуда были выгребены все имеющиеся одеяла и пледы, которые я сложила на своей кровати и, улёгшись рядом, принялась накладывать их на себя слой за слоем. Вскоре я очутилась в тёмном, непроницаемом коконе и с облегчением вздохнула. Ну и что, что жарко - зато темно. Сегодня Оливия хочет баиньки. Оливия устала.

Трудно назвать то, что я видела, снами. То были скорее путанные видения, которые приходят обычно в тяжелом температурном бреду. Я бежала по странному полю, где было лишь небо и трава, трава и небо, и странными цветами вокруг пестрели бабочки, сложившие свои крылья. Они взлетали, когда я тревожила бегом траву, опутывали моё тело и трепетали, словно от ужаса, щекоча своими цепкими лапками.

Позади неумолимо маячила фигура. Когда я уже готова была закричать от отчаяния и страха - сколь бы я не убегала, все равно оставалась на месте - фигура растворилась, поднявшись в воздух тёмным столпом пыли.

- Оливия...

Я проснулась внезапно - сон вдруг прервался, без обычной прелюдии к реальности в виде истончения и плавного пробуждения. Организм включился сам по себе, словно машина: завертелись шестерёнки, заскрипели суставы. Руки, согнутые в локтях, медленно распрямились, поднимая тело, а ноги, наоборот, поджались к животу. Я подняла голову, тряхнула ею, отодвигая жаркий кокон из одеял, и взглянула в окно. Солнце уже почти село - на горизонте сияла золотая линия заката, окружённая лиловыми облаками. Я обескураженно взглянула на часы: зеленые электронные цифры показывали девять. Какой кошмар, я проспала весь день! Целый день вычеркнут из жизни... В двадцать семь лет начинаешь ценить каждую минуту, не то, что дни. Боже, говорю как старуха...

Я села в кровати, удивленно моргнула. Странно, никакой сонливости - взгляд ясный и чёткий, словно кто-то вытащил хрусталики из глаз и промыл их. Обычно я очень тяжело просыпаюсь, и этот факт тоже встревожил меня не на шутку.

Встав с кровати, я прошлепала на кухню, думая о том, сколько денег накапает на счет после этой ночи иллюминации - лампы все ещё горели. На автомате я достала из холодильника апельсиновый сок, а из шкафчика любимые хлопья, залила их в пиале и, взяв ложку, застыла, рассматривая пишу. Сахарные пластинки тихо шуршали, впитывая солнечно-жёлтый сок, раскисали, превращаясь в сладкую жижу. Я зачерпнула их ложкой и поднесла ко рту.

В нос шибанул едкий запах лимонной кислоты, и я отшатнулась, зажимая его ладонью. Невозможно. Это невозможно есть! Я была почти уверена, что при контакте моего языка с этим, нежные вкусовые сосочки просто расплавятся.

В отчаянии я заглянула в холодильник и, достав оттуда молоко, глотнула прямо из картонного пакета. Холодная жирная жидкость хлынула из уголков рта, закапала на пол, расплылась пятном на старой футболке, и я, поморщившись, утёрла губы тыльной стороной ладони. Землистый привкус, кисло-сладкое послевкусие, запах нежного вымени и чего-то ещё, явно химического. Но никаких негативных последствий. Пожав плечами, я допила молоко и смяла картонку в руке. Желудок недовольно буркнул, но обошлось без извержения. Я удовлетворенно вздохнула и с тревогой осознала простую истину: этого недостаточно.

На полках в холодильнике лежали бутылки с пивом и вином, фрукты и салаты, колбаса, сосиски, йогурты, бургеры. Они манили своей красотой, но на деле оказывались отвратительными: каждая гнильца на фруктах пахла брагой и плесенью, от колбасы и сосисок несло прогорклым жиром и свиной шкурой. Пиво источало отвратительный запах дрожжей, а от коробки с содой исходила целая симфония неприятных ароматов. Я закрыла мини-холодильник и прислонилась к нему поясницей.

Вся моя жизнь вертелась вокруг культа Еды и Алкоголя - сомнительного сонма богов, носящих прекрасные маски на уродливых лицах. Когда один из них отворачивался от меня, я воздавала молитвы другому, и дары не заставляли себя ждать. Но теперь сразу оба порочных божества оказались предателями: я не могла вынести ни их вкуса, ни запаха. Все то, чем я так наслаждалась, в чем топила свое горе и чем заедала тяжелые дни - все это кануло в никуда.

Я наморщила лоб. Что ж, с молоком прокатило, так? Можно вытащить все съестное и проверять кусочек за кусочком. Прислушиваться к ощущениям. Да, я так и поступлю! Воодушевлённая свежей идеей, я опустошила холодильник и нагрузила всей имеющейся пищей столешницу.

Оценивающий взгляд остановился на сырой говядине, а потом скользнул по алому куску свинины. Заинтересованная, я взяла один вид мяса в левую руку, второй - в правую. Задумчиво взвесила каждый кусок, понюхала. От говядины исходил пресный запах застарелой крови, от свинины - сладковатый, жирный. Сглотнув липкий комок слюны, я приблизила говядину ко рту и сомкнула челюсти. Упругие волокна хрустнули под зубами, язык беспокойно заплясал по склизкой поверхности. Желудок никак не отреагировал на эту непривычную пищу, но я недовольно отстранилась. Невкусно. Абсолютно.

Судорожно вздохнув, я надкусила свинину. По губам заструилась влага, и я ахнула. Как вкусно! Сладковатое нежное мясо показалось мне даром свыше, и я, постанывая от удовольствия, скорчилась на полу, отрывая кусочек за кусочком, глотая с жадностью, почти не жуя. На пол капала коричневая кровь из перерубленных вен, стучали осколки костей, выплюнутых с небрежной спешкой. Мясо. Мясо - это жизнь. Это энергия. Это сила!

Я вспомнила, как в детстве будучи у бабушки в гостях попробовала сырой фарш из индейки. Тогда казалось, будто во рту у меня очутилась старая половая тряпка, и я поспешно выплюнула его. Но сейчас я доела свинину целиком, дрожа от голода и слабости.

Когда от мяса не осталось ни кусочка, я вытерла губы и закрыла лицо руками. Я больна. Больна. И мне страшно. Я не могу придти в больницу, сказать, что меня укусили в шею, и теперь приходится есть сырое мясо, ни выпить, ни вкусить обычной пищи.

Я неуверенно посмотрела на оставшуюся на столе еду. Есть ли смысл пробовать мороженое или колбасу, сыр или пирожные, если мой желудок уже с удовольствием принял сырую свинину?.. Я протянула руку к банке "Бэн&Джерриз", сняла пластиковую крышку и понюхала десерт. Запах холодильника, сливок, масла. Аромат шоколадной крошки, размокшей в подтаявшем мороженом. Все это не вызывало отвращения, но казалось инопланетной пищей - вроде пахнет вкусно, но есть не хочется.

Я судорожно вздохнула и, взяв чёрный мешок для мусора, сгребла все съестное в его жадную пасть. Мои руки опустошали шкафчики, выгрузив оттуда сухофрукты и орешки, хлопья и печенье, конфеты и крендели, из деревянной хлебницы были вывалены хлеб и булочки для гамбургеров, а из плетёной корзины вытащены все пакеты с макаронами. Безжалостно и методично я уничтожала свои маленькие запасы, а мешок в руках тяжелел и распухал, как чёрный полиэтиленовый желудок.

Уложив сверху упаковку замороженных равиоли, я завязала его горлышко медицинской резинкой и потёрла лоб. Со всех сторон на меня смотрела пустота.
Не был усилий я выволокла мешок к мусорным бакам, подписав его "Еда для бездомных". Пусть порадуются. Оливия Йеллоувуд сегодня добрая.

...В супермаркете на меня смотрели как на спятившую: плохо выглядящая девушка с полной тележкой молока и охлаждённого мяса выглядела несколько экстравагантно на фоне обычных покупателей со стандартными наборами продуктов в корзинках. Видимо, кассирша думала так же.

- Вы затеваете пикник? - ухмыльнулась она, щёлкая клавишами на клавиатуре.

- Типа того.

- И берёте вместо алкоголя молоко?

- А что, вы видите здесь что-то другое? - не выдержала я.

Девица обменялась с упаковщиком взглядом, полным насмешки, и это так больно кольнуло меня, что я выхватила бумажный пакет из рук этого прыщавого парня и волком глянула на обоих. Бутылка молока, одна из только что купленных, упала на кафельный пол и разлетелась на осколки. Я молча посмотрела на белое пятно под ногами, а кассирша лишь пожала плечами, наклонилась к микрофону на длинной ножке, прохладным голосом произнесла:

- Уборщика к третьей кассе, - и повернулась к другому клиенту. Видимо, она уже привыкла к странным истеричкам.

Я прижала пакет к груди и ринулась прочь из магазина. Вслед мне неслись пустые взгляды - в них не было ни любопытства, ни осуждения. Словно мертвецы смотрят на тебя.

Дома я выгрузила содержимое пакета в холодильник. Помедлив, руки сами потянулись к мясу.

Время ужина.

Я судорожно вздохнула и выложила на широкое блюдо два куска свинины, прихватила бутылку молока и прошла к телевизору. Что ж, всего лишь вечерний перекус. Конечно, очень странный, но все же перекус. Я упала на диван, поставила перед собой на деревянный столик (заменивший уничтоженный стеклянный) тарелку и бутыль и включила телевизор.

- Полицией объявлен комендантский час для всех несовершеннолетних: лицам до восемнадцати лет запрещено появляться на улицах после десяти часов вечера во избежание провоцирования убийцы. Замеченные полицейским патрулем дети будут отправлены в участок для установления...

Пф. Я пожевала свинину, глядя в окно. Хотя бы несовершеннолетние в безопасности, а как быть с остальными? Как быть со всеми женщинами, возвращающимися поздно? Что-то подсказывало мне - убийца не один. А также я теперь знала природу этих убийств. По крайней мере, думала, что знаю.

Рваные раны на шеях. Вскрытое горло от уха до уха. Зубы, разрывающие кожу, тянущее ощущение в укушенном месте. Словно тебя высасывают через соломинку.

Я замерла, не донеся до рта бутылку с молоком. Вот оно - мне нужно найти его. Того, с чего все началось для меня - Алекса. Парня, который хотел убить меня, но явно не по каким-либо психическим причинам. Найти и спросить, что происходит. Узнать, в чем тайна крови, растворяющей швы, новых вкусовых предпочтений, необычайной сонливости. Будет просто восхитительно, если это просто новая, неизученная инфекция - тогда я пойду и сдамся в больницу на опыты. Пускай тычут в меня шприцами, но я хотя бы послужу материалом, помогающим в борьбе с дрянью.

Но если это то, о чем я думаю,

Вампиры, кровососы, носферату.

то я убью его.

то я убью его
- Эй!

Черт, Джи пришла. Я наскоро завернула все содержимое стола в тряпицу, накрыла полотенцем агрегат посреди кухни.

- Лив? Ты дома? - Джи зашла в гостиную, обескураженно оглядываясь по сторонам.

- Да, да! - я выдохнула и выплыла из кухни. - Привет, подруга.

- Ну привет, - она оценивающе оглядела меня. - Ты уже дня два мне не звонишь, не пишешь. Что случилось? Ты в порядке?

- Ну так, - уклончиво ответила я, улыбаясь.

Все эти два дня я дремала или ела, а ночами только и делала, что выслеживала Алекса. Я сидела в "Давилке" - как он однажды сказал, он любил пропустить там стаканчик-второй, - но ни бармен, ни посетители не видели его уже минимум неделю. Поэтому две ночи, проведённые за стойкой перед стаканом с "Кровавой Мэри" (это показалось мне очень живописным), были потрачены впустую.

- Ты беспокоишь меня, - тихо сказала Джи, - не отвечаешь на звонки и не звонишь сама. Мне кажется, ты что-то скрываешь от меня.

- Джи, - я отвела взгляд, - это все очень сложно.

- У меня полно времени. Как минимум ещё лет сорок-пятьдесят! - она упала на диван и подозрительно оглядела бутылки из-под молока, выстроившиеся в шеренгу под столиком. - Это ещё что? Ты начала пить молоко?

- М-м-м...

- Ты же с детства его терпеть не можешь, - нахмурилась Джи, вертя бутылку в руках. - Так в чем дело?

- Джи... - я села рядом с ней. - С той самой ночи... Я ничего не могу есть. Ничего не могу пить! Только молоко и...

- Что?

- Сырое мясо, - закончила я.

Джи мгновение смотрела на меня так, словно я превратилась вдруг в бобра, а потом обратно в человека прямо на ее глазах. А потом сделала то, чего я совсем не ожидала - нервно захихикала.

- Прости, - пробормотала, икая, она. - Но я не верю. Это что, розыгрыш?..

- Джи...

- Я прошу тебя говорить серьёзно, а ты тут заявляешь, что ты гребаный оборотень или кто там ещё? - Джи покачала головой. - Оливия, это чересчур!

Я молча отправилась на кухню, достала из холодильника свинину и вскрытую бутыль молока. Джи с насмешкой смотрела на меня, как смотрят дети на фокусника, утверждающего, что сейчас предмет в его руках исчезнет.

Большим пальцем я откупорила бутылку, а потом откусила кусочек от мяса. Мгновение я жевала его, тщательно измельчая и наблюдая за реакцией Джи, затем запила молоком. Взгляд голубых глаз пристально проследил за гипотетическим путём еды, двигавшейся по пищеводу, и вдруг стал кристально-чистым от страха.

Я не спеша доела свой нехитрый ужин, допила молоко и протянула бутылку Джи:

- Поставь, пожалуйста, к остальным.

- Ты... Ты... - Женевьева смотрела на меня с недоумением. - Ты сейчас... Съела... Сырое мясо?..

- Мне кажется это очень вкусным, - невозмутимо сказала я. - Я не могу есть ничего другого.

Джи вскочила, увлекая за собой маленькую сумочку и, громко цокая каблуками, вошла на мою кухню. Один за другим она пооткрывала ящики, потом холодильник, перевернула все корзины и хлебницу. Взгляд ее остекленевших глаз остановился на мне, губы дрогнули.

- Оливия, - Джи заговорила тихо, почти с мольбой, - скажи мне, что ты шутишь. Или что накурилась.

- Женевьева, - я подступила на шаг ближе к ней, но Джи подалась назад. - Пожалуйста, не сторонись меня! На свете есть люди, любящие мясо с кровью или сырой фарш, так почему же я, съевшая мясо, тебя пугаю?

- Я боюсь тебя. Ты спятила!

- Пожалуйста, успокойся! - я выставила вперёд руки, показывая, что не опасна. - Я не спятила, я просто больна. Джи, мне нужна помощь.

- Это точно! - воскликнула она, обходя столешницу. - Тебе нужен психиатр, Лив, никто другой!

Я вздохнула и уставилась на неё, склонив голову набок. Наши жизненные пути разошлись - я явственно видела свою дорогу, но Джи не было рядом. Она избрала прогулку по веселому, вычищенному дворниками парку с табличками "выйти замуж", "завести детей", "купить дом". Я же была совсем одна в кромешной мгле, окружённая призраками.

- Ну так уходи, - мой голос дрогнул от обиды, - раз я так пугаю тебя.

- Да, - Джи развернулась и быстрым шагом двинулась к двери. - Я ухожу!

- Вали! - завопила я, выйдя из себя. - Раз тебе настолько неинтересна моя жизнь, то беги отсюда, как крыса с тонущего судна! Давай, чеши пятками!

Входная дверь захлопнулась, и я, стараясь выплеснуть накопившуюся злость, ударила кулаком по стене. Кажется, жизнь кончилась: лучшая подруга отвернулась, я заболела и сошла с ума. В чем смысл жизни, если ты не можешь разделить её с кем-нибудь ещё?

- Ай! - я схватилась за щеку; зубы вдруг заломило от боли с такой силой, словно кто-то выдирал их голыми руками.

Подойдя к зеркалу, я подняла верхнюю губу. Хм, десна кажутся воспалёнными. Но ведь я недавно была у стоматолога на лечении: мне поставили пломбу и сказали, что остальные зубы в полном порядке. Не может ведь кариес сожрать за месяц то, что до сих пор не трогал?

Сходя с ума от зубной боли, я позвонила в клинику и записалась на приём - благо, что на ресепшене работают круглосуточно. Черт, придётся терпеть до утра - проснуться будет ещё сложнее, чем вынести эти муки.

Чтобы занять себя, я начала читать наизусть стихи. Я декламировала их то с безумным, то с полным скорби лицом, то прижимала руку к голове, то в притворном ужасе ко рту. Наконец, запас поэм иссяк. Я в изнеможении опустилась на пол, припоминая все, что учила когда-либо.

- Среди раздумий стылых плит
Твоя душа себя узрит...

Я пристально посмотрела во тьму города, нависшего надо мной за окном. Мрак. Темнота.

- Никто не внидет в сумрак ложа,
Твой сокровенный час тревожа.

От волнения мой голос сел, стал хриплым и прерывистым. Мне казалось, что я читаю заклинание. Старинное, покрытое пылью...

- Молчи наедине с собой,
Один ты будешь здесь едва ли.

Я встала, прижавшись к стеклу руками. Высоко в небесах пульсировали живые звезды.

- Ведь духи мертвых, что толпой
Тебя при жизни окружали,
И в смерти вновь тебя найдут...

Свет вдруг погас - электричество пропало ещё в двух соседних домах и магазинах, расположенных в них. Я закрыла глаза, чтобы не думать о глубокой тьме вокруг.

- Их воля явственнее тут, - прошептала я.

В ушах воцарился густой звон. Словно белый шум, он наполнял меня изнутри, шипел, как растворимая пилюля, расходился по капиллярам. Я села на колени посреди комнаты и замерла.

Я слышу. Слышу!

Кровоток. Бесконечный бег крови по двум кругам. Стон суставов. Бурление и скрежет в кишечнике, звуки пищеварения. Я изумленно прислушивалась к себе, сидя на холодном полу.

Как странно. Люди изучают космос, зачарованно рассматривают фотографии и слушают записи, чтобы потом, воздев к небесам палец, философски изречь: "Вот ты какая, вселенная!". Но ведь космос - он и внутри тоже. Я склонила голову набок, щелкнули шейные позвонки.

Отстранившись от чудес внутреннего мира, я обратилась к окружающему. На четвёртом этаже засвистел чайник, на третьем проснулся ребёнок. Сейчас он закричит... Да, вот и вопль. Весь огромный муравейник с людьми издавал мелкие звуки, заурядные, бессмысленные. На одиннадцатом пара занимается любовью. Кажется, это не его жена - голосок тоненький, несерьезный.

Я шокировано прикоснулась кончиками пальцев к ушным раковинам. Оттуда не высунулись антенны, все как надо. И все же нет, не так. Я слышу на многие метры вокруг, если сосредоточусь. От влажных глубин организма до самого подвала.

В верхней челюсти что-то противно тикало, словно там завелись термиты. Боль не утихала - пронзительная и тугая, она обволакивала мозг, подобно слизи, не давая ему мыслить, отупляя. Я положила голову на холодный ламинат, стараясь утихомирить нытьё в дёснах.

Вампиры. Сейчас это слово не казалось мне чем-то нелепым, сошедшим со страниц книг, и я была почти уверена, что начала познавать его во всей таинственной древней глубине. Вампиры. Нет, все-таки немного нелепо.

Я питаюсь не тем, чем раньше, стала более вялой и сонливой, слышу далеко вокруг. Но ведь я не пью чужую кровь, не сплю в гробу, не чураюсь солнечного света - кто же я тогда? Или сказки о вампиризме - всего лишь преувеличенные пересказы слухов из серии "Я видел, но не уверен"?

- Когда я найду тебя, - прошептала я, глядя на мерцающие огни за окном, - а за мной в этом деле не заржавеет - то вытрясу всю правду.

Многоцветная галактика в лице города подмигивала мне тысячью пульсаров.

- Хм, очень интересно, - пробормотал стоматолог, держа мой рентгеновский снимок под лампой
- Хм, очень интересно, - пробормотал стоматолог, держа мой рентгеновский снимок под лампой.

- Что там? - я с любопытством перегнулась через кушетку, но врач сам повернулся ко мне.

- Это похоже на периодонтит, но ваши зубы в полном порядке, за исключением тонких канальцев над верхними клыками, выходящих в ротовую полость. Вот, видите?.. Они толщиной с волос, но разглядеть их здесь можно. Никогда не видел, чтобы кариес прогрессировал таким способом. Вот это, - он потыкал пальцем в тёмные пятна в деснах на снимке, - так понимаю, пазухи, полости, образовавшиеся в мягких тканях. Сейчас они заполнены экссудатом, как оно бывает при воспалении...

- Спасибо, - я прервала его поднятой рукой и пригладила волосы. - То есть, придётся делать пломбы?..

- Думаю, да, - стоматолог аккуратно убрал снимок в конверт и вручил его мне. - Огромная работа - лечить оба зуба. Позвоните мне, когда надумаете. Сейчас боль не беспокоит?

Я покачала головой. Ноющая боль исчезла в шесть утра, оставив после себя лишь неприятное покалывание. Я понятия не имела, что все это значит, а черные пятна на снимке не добавляли ясности ситуации.

- Тогда всего доброго, - врач улыбнулся мне, и я мельком окинула взглядом два ряда белоснежных квадратных зубов. Он удалил себе клыки. Надо было тоже их удалить, пока они не превратились в колодцы с гнилью. Я задумчиво ощупала языком две заострённые пики во рту и вздохнула.

...Скоро Хэллоуин. Я с грустью заглядывала в украшенные витрины, любовалась гирляндами из оранжевых лампочек, что украшали многочисленные аллеи Пайнберри. Тыквенный пирог, сладости, пунш. В детстве я всегда наряжалась в ведьму: покупала парики и зеленый грим, шила кривые шляпы нарочито крупными стежками. В старшей школе я впервые променяла костюм милой зеленорожей чародейки на образ "Красивой утопленницы". Тёмные синяки под глазами, бледная, напудренная кожа, черные волосы, залитые лаком для эффекта влажности... Джи тогда нарядилась в девушку, покончившую с собой "красиво": упав с Эмпайр-Стейт Билдинг на лимузин. Мы великолепно смотрелись вместе, и сейчас я с грустью оглядываюсь в прошлое, чистое и не затуманенное проблемами взрослых. Я мысленно прикинула - осталась неделя. Не в эту ли ночь отрываются все мертвецы? Я вдруг встала посреди улицы, несмотря на холодный дождь, капающий за шиворот. В "Давилке" всегда организовывают самые крутые вечеринки по случаю Дня Всех Святых.

А это, подумала я, отличный шанс для вампира затеряться в размалеванной толпе.

ГЛАВА 8. ХЭЛЛОУИН

- Не думала, что магазины будут настолько забиты, - пробормотала я, проталкивая Холли сквозь толпу возбужденных детей и подростков, - а кем ты хочешь быть, киска?

- Я хочу быть яндере! - закричала Холли, сияя своими голубыми блестящими глазами. - Хочу быть школьницей-убийцей!

- И где ты этого понабралась? - я прикинула в мыслях свой собственный образ. Жаль, для школьницы я старовата. - А что нужно для твоего костюма?

- Школьная форма, бутафорская кровь и оружие, я полагаю, - Холли подтащила меня к стеллажу с японскими "забавами".

Я с некоторым смущением отметила широкий ассортимент товаров: тут вам и анальные хвостики (для особо искушённых), и кошачьи ушки, и школьная форма всех мастей и размеров - от юбки в пол до крошечного гофрированного пояса в клеточку. Мой взгляд приковал яркий тюбик с готовой пастой для бутафорской крови, и я, взяв его в руки, прочла описание на этикетке - производитель обещал действительно натуральный цвет и восхитительную консистенцию. Без запаха, без химии. Я хмыкнула и бросила в корзину три упаковки. А потом ещё пять.

Холли тем временем прикидывала на себя ансамбль из темно-серого пиджака, белой рубашки, алого галстука-банта и юбки в терракотово-желтую клетку. Я смотрела на неё и мысленно качала головой. Яндере. Обычно дети наряжаются в Спанч-бобов, привидений или ведьм, на крайний случай - в зомби. Но если ребёнок хочет, ему ничто не сможет помешать. Особенно если этого хочет Холли.

- К этому подойдут вот эти гольфы, - вокруг неё уже вертелась молоденькая консультантка, преданная своему делу, - они из натурального хлопка. Примерьте, если хотите.

- Лив! - Холли махнула мне свободной рукой. - Я к примерочным! Возьми мне топор!

На этих словах как минимум половина присутствующих развернулась, чтобы взглянуть на меня, и я залилась краской.

- Она это про игрушку, - промямлила я. - Я же не собираюсь брать для неё настоящий топор!

- Возьмите вот это, - услужливая консультантка сунула мне в руки лёгкий топорик с тупым лезвием, - прекрасная вещь! А в кого она собирается нарядиться?

- Яндере, - буркнула я, пальцем пробуя блестящий металл. И правда тупой.

Я почувствовала на себе взгляд и подняла глаза: консультантка все ещё пялилась с нескрываемым любопытством.

- А что это? Это что-то японское? Потому что её форма, ну, вы понимаете...

- Да, японское, полагаю, - я пожала плечами и закинула топор на плечо. - Скажите, а есть у вас что-нибудь, идущее в одиночных экземплярах? Хочется выглядеть особенно, а не как половина Америки.

- Хм... - девушка с сомнением оглядела меня и просияла. - У нас есть кое-что, что может заинтересовать вас.

Она схватила меня за руку и потянула в самую глубь толпы. Я то и дело натыкалась на коробки с товарами и посетителей, пока, наконец, концентрация клиентов не начала снижаться. Девушка привела меня в соседний зал, отгороженный от основного алой шторой. Здесь людей почти не было, и я вдруг почуяла запах высоких цен. Очень высоких.

- Тут у нас одеяния игровых персонажей, - девушка махнула рукой в сторону манекенов. - Здесь костюмы из мультфильмов, кино и аниме. Все наряды шьются вручную - настоящий эксклюзив. Но и стоят недёшево... - консультантка покосилась на меня. Видимо, я не успела стереть озадаченное выражение с физиономии: в кошельке у меня были последние деньги.

- Цена не проблема, - соврала я, - можно я немного похожу тут?..

- Конечно, - девушка улыбнулась, - я пока вернусь к вашей дочери.

- Она моя племянница, - не без обиды заметила я. - И заберите топор, пожалуйста.

Оказавшись в тишине, я начала осматривать одежду на манекенах. Доспехи и мантии, платья и костюмы. Ух ты, настоящая кольчуга! Я погладила корсет из кожи со множеством заклепок и отошла на пару шагов. Знакомая одежда. Табличка под костюмом сообщала, что это наряд Анны Валериус из фильма "Ван Хельсинг". Облачиться в костюм охотницы на вампиров показалось мне соблазнительной идеей, но цена...

Я отошла на пару шагов и остановилась возле ещё одного экземпляра. Джульет Старлинг. Понятия не имею, кто это такая, но костюм мне пришёлся по душе. Вот только один элемент мне необходимо заменить. Я улыбнулась сама себе и подозвала консультанта в этом отделе:

- Мистер, можно вас?.. Я хочу купить этот костюм.

- Хорошо-о-о, - паренёк стрельнул глазами в сторону откровенного топа, а потом на меня. Эй, я все ещё в хорошей форме! - Проходите на кассу, костюм я вам вынесу.

Я с сожалением посмотрелась в ростовое зеркало. Когда-то я была черлидером, и мышцы на животе были тугими и рельефными, а ноги - стройными. Прошло, конечно, целых десять-одиннадцать лет, но я ведь все еще неплохо выгляжу, так? Я критично защипнула мягкую складку над джинсами. Хм, откуда это взялось?

Холли уже ждала меня возле кассы: в руках огромный пакет, а на лице улыбка в пятьсот ватт. Увидев меня, она энергично попрыгала, чтобы я ее заметила - впрочем, это было излишне. На фоне своих нескладных и неприметных сверстников Холли была просто божеством - мягкие, локоны струились по плечам, будто золотистое масло, перемигиваясь искорками, кожа была гладкой, как фарфор. Губы - две капли крови и большие лазурные глаза в обрамлении пушистых ресниц. Рядом с ней я чувствовала себя замарашкой.

- Я купила! - Холли радостно сунула мне под нос пакет. - А твое вон там, пробивается!

- Сто пятьдесят долларов, - квакающим голосом произнес усталый кассир.

Мне оставалось его только пожалеть - сама я уже давно не выходила на работу, пытаясь войти в новую для себя колею, а он тут совсем один в море покупателей.

Съедаемая совестью, я выложила купюры на блюдце с надписью "Спасибо за покупку!". Что ж, для пущего эффекта не хватало только мухи, вылетающей из кошелька - на самом дне скорчилась пятидесятидолларовая бумажка.

Кассир вручил мне ярко-лиловый пакет и скривил губы в несчастной улыбке. Я хотела бы сказать ему, что понимаю его страдания, но Холли уже тянула меня на улицу, а в спину настойчиво упирался костлявый палец другой покупательницы.

- Как здорово, правда? - Холли захлебывалась от восторга, идя спиной вперед, чтобы видеть меня. - А ты поможешь мне с приготовлениями?

- Конечно, - я взъерошила ее шевелюру пятерней. - А мама не будет против?

- У мамы много дел, - Холли резко погрустнела, - а папа не в настроении. Постоянно. Мама говорит, что он очень болен. Очень. Знаешь, ей все равно - врач почему-то ходит ко мне, а не к папе.

Я нахмурилась. Джейкоб

Эти черные десна. Как будто он гниет...

болен.

...изнутри.

Я вдруг встала, как вкопанная, глядя перед собой. К кирпичной стене возле супермаркета прислонился кто-то в толстовке и мешковатых джинсах - подозрительно знакомый силуэт. Я прищурила глаза, вглядываясь в очертания широких плеч. Время от времени по ним пробегала судорога, будто этот человек очень замёрз.

Словно почувствовав мой взгляд на себе, голова в капюшоне повернулась в мою сторону, взметнулась чёрная косая чёлка, блестящая, но достаточно неопрятная. В тёмных глазах я прочла недоверие и... испуг?

- Алекс? - не своим голосом произнесла я, недоуменно опустив руки.

Он метнулся в сторону, и лицо его перекосилось от боли. Как-то странно схватившись за левое плечо, он юркнул в узкий проулок между магазином и жилым домом и исчез.

- Лив?.. - в чувство меня привёл тонкий голосок Холли. - Кто это, Лив? Ты знаешь его?

- Я... Нет, - я прижала свободную руку к сердцу. Казалось, в груди трепыхался косяк мелких рыбёшек. - Нет, не знаю.

Нельзя было сказать наверняка, отчего мне стало хуже - от вида знакомых глаз, в которых прежде горела животная кровожадность или от того, что Алекс больше не выглядел как хищный вампир.

Наоборот - сейчас он всем своим видом говорил о том, что сильно нуждается в помощи.

Вместе с Холли мы смотрели мультфильмы
Вместе с Холли мы смотрели мультфильмы. Иначе никак - если ты отказываешься от мульт-тайма, то в наказание получаешь горящий взгляд голубых глаз. Холли практически не смотрит телевизор дома, но у себя я позволяю ей оторваться даже в ущерб собственному досугу.

- Лив, кто этот парень? - требовательно спросила Холли, когда детская программа прервалась на рекламу. - Из-за незнакомцев люди не меняются в лице так, будто увидели привидение! Что произошло между вами, а?

Я закрыла глаза, собираясь с мыслями. Как объяснить это Холли? Алекс - всего лишь парень. Всего лишь парень, с которым я переспала. Всего лишь парень, который чуть не убил меня. Всего лишь...

- Я не знаю его, - я качнула головой. - Не бери в голову, Холли. Когда вырастешь, ты все поймёшь.

Холли капризно наморщила лоб, и я положила свою руку на её ладонь:

- Ты останешься ночевать?

Холли кивнула. Я только сейчас заметила, что она уже переоделась в пижаму и тапки - непременные уютные шмотки, всегда ждущие её на отдельной полке в шкафу. И тут я поняла, что в холодильнике нет ничего, кроме молока и сырого мяса. Я виновато закусила губу.

- Холли, тут такое дело...

- Я заказала пиццу и китайскую лапшу, - она снисходительно улыбнулась, - привезут через полчаса. Но расплатишься ты, потому что...

Я не ответила, погружённая в свои мысли, атакованные сегодняшней встречей. Алекс... Он болен? Ранен? Мне было жаль его, но так же я испытывала и безумное удовлетворение. Мне тоже было больно и страшно, когда он укусил меня. Конечно, я неплохо ударила его по голове лампой, но, видимо, это как слону - дробина.

Холли склонила голову набок, словно прислушивалась к чему-то в соседней комнате.

- Лив, - сказала она, и от этого тона по коже у меня побежало мурашки, - что ты скрываешь от меня?

Я зачарованно уставилась в глубокие глаза небесно-голубого цвета. Два моря превратились в льдинки. Сейчас она как никогда была похожа на Шерил - такая же холодная красота, словно вылепленная из гипса.

Не прошло и минуты, как Холли вдруг беззаботно пожала плечами и схватила пульт:

- Кажется, реклама кончилась! Хочу посмотреть Дорожного Бегуна и Койота. Тебе принести молока?

- Мне?.. - я растерянно потёрла шею. - Нет, Холли, я не...

- Вот и отлично! - нараспев произнесла Холли, игнорируя мой обескураженный вид.

Не зная, куда себя деть, я прошла на кухню и прислонилась спиной к мини-холодильнику, заполненному скудной провизией. Магнитиком к дверце все ещё была прикреплена скромная записка в три слова. Я сжала сухую бумагу в ладони и закрыла глаза.

-

Где же она?! Неужели я опоздал? Она должна быть дома, должна!

Я захожу в большую квартиру. Как она живёт... А я вынужден ютиться в паршивом клоповнике. Твою мать! Я обхожу все комнаты, распахиваю шкафы. Никого. Пусто. Я все испортил - упустил её.

Злость захлестывает мозг и переливается через край. И я бью кулаком в дверцу холодильника - бам! Вмятина, полка внутри ломается пополам. Глупые хрупкие вещи. Я опрокидываю диван, и столик перед ним крошится. Я скидываю рамки со стен, статуэтки с полок, маленькие сувенирчики, и они бьются со смешным хрустом, словно куриные яйца. Я разбиваю телевизор, потом вламываюсь в её спальню - и погружаю пальцы в матрас. Рву в клочья подушки. Вокруг меня кружит метель из перьев, и я вдруг прихожу в себя. С глаз словно сходит пелена - опять потерял контроль, позволил сущности имаго взять верх. Я шевелю длинными когтями, острыми и тонкими. Пальцы сморщились, превратились в шипы.

Это пройдёт. Стоит лишь подождать...

Мне пора убираться. Но я найду её. Обязательно найду.

-

Я застыла посреди кухни, сжимая в руках записку и дыша так, словно только что пробежала марафонскую дистанцию. На лбу выступила испарина, а сердце нещадно ломало рёбра своим безумным бегом.

Он был здесь. Алекс был здесь. Это он следил за мной с тротуара и в парках, на улице и в кафе. Он разбил мою квартиру - и восстановил её вновь на невесть какие деньги. Алекс ходил вокруг, как волк, как акула в открытом море, лишь выжидая момента для атаки...

Я разжала кулак и взглянула на жалкий клочок бумаги. От пота буквы на нем поплыли, превратились в косые кляксы, и я раздраженно выбросила его в ведро.

Ну, что ж... Я не из тех девушек, что смиренно сносят все удары жизни. Если какой-то мудак отважился напасть, да ещё и разрушить мой мирок - значит, он получит своё в десятикратном размере. До Хэллоуина осталось совсем чуть-чуть, и я уже все продумала. Какой-то частью сознания я знала наверняка, что Алекс будет в "Давилке" в эту ночь. Я невольно скрипнула зубами, сжимая челюсти - вот тогда-то я и разберу его на запчасти.

В дверь позвонили, и я услышала топот небольших ножек - Холли побежала открывать. Послышался басовитый голос курьера, потом девичий, по-птичьи мелодичный. Дверь захлопнулась.

- Пицца! - закричала Холли, и я невольно вздрогнула. Как громко. - Лив? Тебе снова плохо? Ты такая бледная...

Я покачала головой. Из уголка рта стекала тонкая струйка слюны, и я утёрла её рукавом. Холли перевела взгляд на коробки в своих руках.

- Пицца... - уже тише произнесла она.

Я молча достала из холодильника мясо и молоко и надтреснуто засмеялась:

- О, Холли... Как бы я хотела съесть обычный кусочек пиццы сейчас!

Она спокойно смотрела на то, как мои зубы вцепляются в мясо, перемалывают его. Я дивилась такой расслабленности - будто бы я на её глазах ем не сырую плоть, а крекеры.

Когда я покончила с перекусом, Холли поставила коробки с едой на стол и беспечно развела руками:

- Папа питается также!

Весь вечер мы с Холли провели у телевизора за просмотром мультиков и детских фильмов с хэппи-эндом
Весь вечер мы с Холли провели у телевизора за просмотром мультиков и детских фильмов с хэппи-эндом. Я едва выносила затхлый запах прелого теста и пересушенных помидоров, исходящий от пиццы, и острый, липкий - от лапши.

- Холли, - я нервно дернулась, когда она открыла вторую коробку, - давай включим какой-нибудь другой фильм?

- Ой, прости, - Холли виновато засуетилась. - Я так мало смотрю мультиков, что совсем забываю, что ты взрослая! Вам ведь это не интересно... Давай поищем что-нибудь?

Я благодарно улыбнулась, и она вдохновенно подняла пульт с указательным пальцем, замершим над ним:

- О, телевидение! Покажи мне что-нибудь!

Какой-то старый фильм с Мерилин Монро. Музыкальные клипы на Эм-Ти-Ви. Документальная передача про Вторую Мировую. Да уж, телевидение явно не балует своих рабов достойными программами. Я вздохнула и посмотрела на телефон. Джи так и не позвонила с тех пор, как я прогнала ее. Двадцать лет дружбы коту под хвост.

Холли сочувственно покосилась на меня:

- Вы поругались?

- Что?.. - я наигранно засмеялась. - Нет. Нет! Подруги иногда ссорятся, но мы помиримся. Это точно.

Холли пожала плечами и вновь переключила канал. Этим она так была похожа на Джейкоба - сначала поднять одно плечо, потом второе. Медленно, будто бы лениво. Истинно Джейкобовский жест. Я так скучаю по нему, но боюсь быть отвергнутой, выгнанной из его дома им самим... вновь.

- Жизненный цикл бабочек состоит из четырех стадий: яйцо, личинка, куколка и взрослая особь. Бабочки - это насекомые с так называемым полным циклом превращений, так как личинка полностью отличается от взрослой особи. Переход от одной стадии к другой или превращение, называется метаморфозом...

Метаморфоз. Какое красивое слово. Из нескладного и уродливого подростка вырастает красивый статный мужчина или стройная прекрасная женщина. Потом они увядают, как листья, отдав свою красоту следующим поколениям: из волос и глаз уходит цвет, кожа сморщивается, как печёное яблоко. Артриты, склерозы, маразмы. А потом смерть. Один лишь миг на этом свете отдан на такой короткий фокус - метаморфозы.

- Самка откладывает яйца порциями, которые могут содержать несколько штук, а могут достигать сотен яиц. Развитие эмбриона зависит от климатических условий и может тянуться от нескольких дней до нескольких месяцев, особенно когда насекомое...

Я устало моргнула. Я сама себе напоминала сейчас эмбриона какого-то нового существа - что-то появляется, что-то отмирает. Интересно, настанет ли миг, когда я стану взрослой особью? Вампиром или кем там ещё...

- Из яичек появляются личинки - гусеницы. Они активно питаются, растут и накапливают вещества на следующие превращения...

Холли рядом всхрапнула. Она уже клевала носом, рискуя грохнуться с дивана, и я, улыбнувшись, подхватила её на руки и понесла в свою спальню. Какая она теплая... Я вдруг взволновалась - материнские инстинкты всегда каждый раз с новой силой просыпались во мне при контакте с Холли, но сейчас я испытывала что-то ещё. Было такое ощущение, словно я несу что-то необычайно хрупкое, волшебное - древнюю вазу или стеклянную статуэтку.

Я уложила её в кровать и накрыла одеялом. Холли нахмурилась и повернулась на бок, я невольно улыбнулась. Как жаль, что она не может жить со мной.

Когда я вернулась к телевизору, на экране уже истерично вздрагивала куколка, из которой на свет божий старалась выползти бабочка. Вот она появляется - мокрая, жалкая, сморщенная. Рождение, новый облик. Её крылья постепенно высыхают, наливаются красками, силой.

- Из куколки выводится бабочка. Имаго быстро достигает половой зрелости и через несколько дней готова к размножению. В зависимости от того, как быстро бабочка выполнит это основное предназначение, она живет от нескольких дней до нескольких недель. Исключение составляют зимующие бабочки, которые могут прожить более 10 месяцев.

Имаго... Где-то я это уже слышала. Я задумчиво смотрела на то, как мертвые бабочки с прозрачными крыльями устилали землю. Перед внутренним взором вдруг снова появились глаза Алекса. Такие напуганные, словно я наставила на него ружьё...

Когда я встретила его в кафе, он выглядел сильно больным, но уже в баре вечером просто лучился. В ту роковую ночь он был самим совершенством. Я закрыла глаза, предаваясь воспоминаниям. То была первая ночь, которую мне хотелось вспоминать снова и снова, несмотря на последующий ужас. Жаль, что придётся прикончить его. И, если я заразилась от него, то и себя тоже. Ведь если это именно он убил тех детей и Зои, то я лишь помогу этому городу - избавлю его от такой заразы.

Я подошла к зеркалу, подняла указательным пальцем верхнюю губу. Десна припухли и покраснели, и я болезненно скривилась. Черт, как неприятно. Как могли сгнить два здоровых зуба буквально за пару дней? Да ещё и без поражения коронки. Мой блуждающий взгляд наткнулся на пакет, где все ещё лежал наряд. Улыбаясь про себя, я вытащила его и разложила на полу. Мной было дано обещание Холли не надевать его до Хэллоуина, несмотря на то, что праздновать мы будем в разных местах, но руки так и чесались срезать фирменную этикетку магазина и напялить все это барахло. Я погладила блестящий материал, акриловые буквы на топе таинственно подмигнули мне. Слишком дорого? Определённо. Вульгарно? Это точно. Но я хотела выделиться из толпы, а этот костюм поможет мне, как ничто другое. Конечно, глупо и нелогично стараться выглядеть неординарно, когда нужно смешаться с основной массой, но отчего-то мне казалось, что это - единственно верное решение.

Я потрогала светлый блондинистый парик, нахлобучила его прямо поверх своих волос и в таком виде подошла к окну. Далеко внизу переливался светящийся город.

Канун Хэллоуина выдался богатым на суету: вся в мыле, я носилась туда-сюда, разводя раствор искусственной крови, подбирая косметику и отглаживая одежду
Канун Хэллоуина выдался богатым на суету: вся в мыле, я носилась туда-сюда, разводя раствор искусственной крови, подбирая косметику и отглаживая одежду. Холли ёрзала по дивану, терпеливо слушая мою ругань и уставшее пыхтение и щебеча, как птичка, о своих впечатлениях.

Я торопливо расправила складки на хлопковой юбочке Холли, аккуратно завязала красный галстук. Она без умолку трещала над ухом, сбивая с толку и оглушая.

- Холли! - прорычала я сквозь зажатую в зубах кисть. - Пара минут! Мне нужна только пара минут!

- Лив, я устала сидеть! - захныкала Холли. - Я хочу в туалет!

- Потерпи, - я растушевала блестящие тени на её глазах, потом обмакнула кисть в густую, искусственную кровь.

- Закрой глаза.

Холли зажмурилась, и я резко взмахнула кистью. Алые капли оросили её костюм, лицо с левой стороны и прозрачный целлофан, которым я предусмотрительно накрыла диван. Я пару раз прижала кисть к уголку напудренных губ, чтобы "кровь" побежала ручейком до самой шеи, и отошла, созерцая результат.

- Как я выгляжу? - кокетливо спросила Холли и дотронулась языком до красной кляксы у рта. - Фу!

- Чудовищно, - хохотнула я, принявшись завязывать её длинные светлые волосы в подобие хвостиков-шишек. - Твоя мама будет в ужасе.

- Блеск! - Холли нервно заболтала ногами над полом. - А топор ты украсила?

Я молча указала на блестящий макет оружия, заляпанный темно-красной жидкостью. Холли просияла и взглянула на часы:

- Скоро за мной заедут. Ты успеешь переодеться к тому времени?

- Думаю, девочкам не стоит смотреть на такие костюмы, - наставительно ответила я, сгоняя её с дивана и собирая целлофан. - Ты ещё маленькая.

Холли обиженно фыркнула и закинула топор на плечо. Я мысленно усмехнулась: ей к лицу этот костюм. Она осторожно убрала челку с лица и вздохнула:

- Ну вот... Мы в первый раз празднуем не вместе!

- Прости, - я ощутила укол совести. - Просто я договорилась встретиться кое с кем...

- С Алексом? - с любопытством спросила Холли.

Я уронила палетку с тенями и торопливо наклонилась за ней. Ну вот, зеркало откололось... Холли смотрела на меня с насмешкой, и я, выпрямившись, откашлялась:

- Нет, не с Алексом. Со знакомыми.

Холли пожала плечами и улыбнулась:

- Жаль.

Прежде чем я успела что-либо сообразить, она развернулась и стремительно выскочила из квартиры, крикнув слова прощания. Я взглянула на себя в зеркало: глаза тревожно блестят, щеки покраснели. Да, я иду не на свидание, как думает Холлт, а на возможную кровавую расправу - но не говорить же об этом восьмилетней девочке! Я дотронулась до шеи: от шрама осталось только воспоминание, и все же память о том, куда пришёлся укус, была все ещё свежа. Такие вещи не забываются.

Я взглянула на часы - почти шесть. Вечеринка в "Давилке" начинается в девять - что ж, у меня есть тонна времени для подготовки.

Я приняла душ и убрала чуть влажные волосы под сетчатую шапочку, а сверху натянула парик. Светлые, чуть отдающие желтизной волосы упали на глаза и скулы, и я не узнала саму себя. Определенно, мне идёт блонд, но это не я.

Торопливыми движениями я напудрила лицо и накрасила глаза, подвела губы розовой помадой и критически взглянула на своё отражение. На школьницу явно не тяну - ну и ладно. Один раз можно.

Я втиснулась в топ с юбчонкой, повертелась перед зеркалом. Весь зад на виду. Наверное, все же стоило продать почку и купить костюм Анны. Я взяла в руки оставшиеся гетры и недолго думая бросила их в мусорное ведро. Лучше надену кеды. Высокие кеды - это всегда стильно.

Фактически я была готова: уже далеко не юное тело облачилось в шмотки, чересчур вульгарные для своего возраста. Я повернулась и так, и сяк - живот, вроде, не торчит.

Покончив с переодеванием, я подошла к предмету, накрытому полотном. Пряча его от Холли, я каждый раз чувствовала, как колит сердце в предвкушении пробы. Резким движением сорвав материю, я обнажила тяжёлый, металлический корпус, что скрывался под ней. Сверкнули многочисленные зубья, хищно заблестели сталью. В руках искусного убийцы даже карандаш может стать оружием, а я, в жизни не прихлопнувшая и мухи, перед первым убийством хватаюсь за пилу, словно чертов Джейсон.

Я представила себе, как эта ревущая лента вгрызается в человеческую плоть: сначала идёт легко, словно сквозь масло - потом натыкается на кость, взвизгивает, но побеждает и эту преграду. Хлещет кровь, орошая поле битвы и меня, воздух пахнет ржавчиной - свежий и одновременно затхлый запах, словно бы после дождя... Я облизала губы и почувствовала слабость. Вспотевшая ладонь замерла на холодном корпусе, почти любовно погладила его, как гладят любимого кота. Словно пребывая в трансе, я подняла бензопилу за удобную, широкую ручку, бережно, как люльку с ребёнком. Рука вытянула трос, раздалось громкое урчание. Я дернула вновь - и комнату заполнила дивная песнь механизма.

Музыка, под которую не побрезгует станцевать сама Смерть.

"Давилку" этим вечером можно было найти даже идя вслепую - тротуар вздрагивал в такт басам, в небо хищно впивались белые когти прожекторов, установленных на входе. Про гул толпы, вытянувшейся в очередь у входа, даже говорить излишне - мне не было слышно собственных шагов, отчего казалось, что я иду по вате. Меланхолично мыча какую-то детскую песенку и держа пилу наперевес, я вклинилась в сборище скелетов и ведьм, мертвецов и персонажей фильмов и мультфильмов. Мужчина в костюме мертвого нациста проводил меня тяжелым взглядом белых, светящихся глаз, и я вздрогнула. Так вздрогнула, что нечаянно навалилась на стайку девушек-черлидерш. Мертвых черлидерш, само собой.

- Эй! - юная рыжеволосая девица обернулась ко мне и усмехнулась. - А не старовата ли ты для такого костюмчика?

- А не длинноват у тебя язык? - я опустила пилу, коснувшись шиной асфальта. - А то ведь я могу его укоротить.

- Бред, - подружка дерзкой черлидерши устало закатила глаза. - Думаешь, можешь запугать нас бутафорской пилой?

Я демонстративно дернула трос: бензопила взревела, и кучка напыщенных девиц шарахнулась в сторону с дикими криками, растеряв свою гордость и смелость. Я заглушила своё ручное чудовище, презрительно вздохнула и обвела пристальным взглядом побледневших до неестественной синевы девчонок.

- Не обделались?.. То-то и оно. А теперь рот закройте и чешите отсюда.

Черлидерши метнулись в начало очереди и остались там, несмотря на протестующий гул других гостей. Я же лишь победоносно хмыкнула, надела на пилу плотный чехол - вдруг кого-нибудь покалечу - и стала спокойно ждать своей очереди, несмотря на подозрительные взгляды со всех сторон.

Вереница людей двигалась быстро, так что я даже не успела устать: разве что несколько раз пришлось отшучиваться от пьяного парня в костюме стакана с картошкой фри. Весельчак радостно зазывал меня в свою компанию, соблазняя бесплатной выпивкой и даже дурью, но я, смеясь, качала головой: некогда тусить с незнакомцами, да и одна мысль об алкоголе вызывала лёгкую тошноту.

Парень-фри огорчённо вздохнул:

- Жаль, блин! Ну ты подходи к нам, если захочешь повеселиться!.. Что такое, Джулия? - за руку его вдруг схватила пухленькая девушка, одетая в белку, и что-то возбужденно зашептала ему на ухо.

Парень долго хмурился, выслушивая её, а потом по его лицу расплылась глупая улыбка:

- Эй, тут моя подруга интересуется: где ты взяла такие линзы?

- Линзы? - я недоуменно сдвинула брови. - В каком смысле?

- Ну, у тебя, типа, - парень неопределенно взмахнул руками. - Глаза светятся! Я много фосфоресцирующих линз видел, но чтоб с таким натуральным эффектом...

Я почувствовала, как по коже помчались мурашки, но нашла в себе силы вежливо улыбнуться:

- Извини, они сделаны на заказ.

- О, - парень разочарованно пожал плечами. - Ну ладно.

Я поспешно отвернулась и опустила взгляд в землю, чтобы не нарваться на новые вопросы. Что ж, теперь сомнений не остаётся - нужно только найти Алекса, чтобы поговорить. Или прирезать.

В клубе было так тесно, что мне пришлось толкать свою пилу перед собой, чтобы избежать сильных тычков танцующих вокруг. То тут, то там из мрака выплывали лица, разукрашенные под черепа светящейся краской. Казалось, я угодила на какой-то крупный шабаш - картину дополняла огромная клетка под потолком, где извивалась испещрённая сияющими рисунками обнаженная девушка. Я обвела взглядом пульсирующую толпу, диковатого Ди-Джея, облаченного в залитый кровью фрак, забитый людьми бар, где суетился бармен Руперт в костюме Джокера, но нигде не увидела Алекса. Светящимися линзами сегодня щегольнули многие, но то была лишь пародия на настоящее сверкание глаз - того самого кроваво-красного свечения я не видела, хотя и знала, что искать надо лишь в редкие моменты тьмы в помещении. То и дело вспыхивали алые и фиолетовые лампы, посетители то становились окровавленными, то потемневшими, словно от удушья.

Я протиснулась к шаткой лестнице на второй этаж, опоясывающий помещение по периметру. Здесь тоже было полно людей, но то были гости, желающие отдохнуть от дикого ритма: все они оперлись о перила и пренебрежительно смотрели вниз, на бурлящее море влажных человеческих тел. Я прислонилась к железной перегородке, встав рядом с целующейся парочкой, и принялась выглядывать в мерцающем мраке знакомое лицо.

Звуки движения и столкновения влажных губ сбивали с толку. Я брезгливо покосилась на парочку: оба одеты в пиратов, вот только верхняя часть костюма у девушки куда-то делась. Их тела дышали жаром, пахли потом и сладковатым духом обоюдного желания, но сильнее всего - алкоголем.

- О, твою мать!

Я поспешила убраться от запаха солей и секрета, виски и чужого дыхания. Это перебивало нюх, слух и внимание, а все это было слишком нужно мне этой ночью.

Найти Алекса оказалось сложнее, чем я думала. Я принюхивалась и прислушивалась, стараясь что-то разобрать за бестолковым грохотом и тяжелым запахом пота, но все было тщетно. Надёжно скрытый в толпе, пустивший меня по ложному следу, он был назойливым невидимкой, подобно комару в темноте.

Я бросила взгляд в зеркало на стене; свет гас в моих глазах, преломлялся и превращался в таинственное жёлтое свечение. Интересно, почему так? У Алекса они светились красным... Не в силах видеть свои глаза такими, я отвела взгляд. И увидела его.

Одетый в свою обычную одежду и бледный, как никогда, он стоял возле той самой черлидерши, которой я обещала отрезать язык. На лице сверкала соблазнительная улыбка, глаза поблескивали, руки мягко гладили девушку по талии, спускаясь к бёдрам. Он склонился к ней, ласково заправил ее волосы за ухо и что-то зашептал. Я прислушалась:

- Сейчас мы пойдём, сядем в машину... И поедем к тебе. Ты согласна?

- Да, - выдохнула девушка, заворожённо глядя на него.

Алекс плотоядно улыбнулся, и я вдруг ощутила, как рот наполняется чем-то кислым, гнилостно пахнущим. Я поворочала языком: из клыков сочились ниточки инородной жидкости. Яд. Тогда все понятно - помимо других неприятных новшеств, я обзавелась ядовитыми железами.

Алекс отвёл глаза от своей жертвы и встретился взглядом со мной. Красное смешалось с жёлтым, его радужки вспыхнули ярче, чем зрачки: неестественно, жутко. И я знала, что мои глаза зажглись подобным образом.

Он увидел меня. И я улыбнулась в ответ.

ГЛАВА 9. ИМАГО

Музыка стихла, превратившись в растягивающийся жутким басом голос великана.

Два существа замерли, вглядываясь друг в друга, оценивая опасность. Угроза, исходящая от Алекса была небольшой, от меня же она расходилась волнами, подобно электрическому разряду, по темному помещению. Я ощутила прилив сил; мышцы напряглись, превратившись в сталь - в один миг организм исцелился от всех мелких болячек и устранил все сбои, став самим совершенством за короткий промежуток времени. Я знала, как выгляжу со стороны: размалеванная, как кукла, несуразно вырядившаяся, стискивающая пилу с пластиковой застывшей улыбкой на лице. Эмоции улетучились, уступив место голым инстинктам и сделав мысли кристально чистыми.

Убить.

Алекс стремительно отскочил от несостоявшейся жертвы, готовый бежать. Алые глаза изумленно таращились, но я видела в них только пустоту, заполненную холодным расчетом. Моя рука сжала поручень, и холодная сталь подалась под пальцами, как пластилин. Одним ловким движением я перекинула тело через преграду, увлекая оружие за собой. В спину брызнули испуганные вскрики и смешки. Вопреки ожиданию, ступни мягко, почти по-кошачьи коснулись бетонного пола, и я выпрямилась.

Алекс исчез.

Лавируя между потными телами, я двинулась за своей жертвой. Девушка, чудом избежавшая гибели сегодня вечером, недоуменно трясла головой, словно только что проснулась. Видимо, моя порода обладает особым даром убеждения, что-то вроде чар - так гораздо легче заманить жертву в темный переулок и там... Я сглотнула; горло словно выстлала жесткая щетина, и на каждое движение оно реагировало неприятным першением.

Как заправский охотник я шла по запаху. Запах пота, горячего тела, парфюма - все эти ароматы были слишком обезличенными в этой толпе, но было еще что-то, что я выделила лишь сейчас - тонкий, сладковатый запах. Так пахнет ворох опавших листьев на заднем дворе, так пахло под крыльцом нашего с Джейкобом дома. Так пахнут мертвецы.

В свете очередной вспышки я увидела тяжелую стальную дверь и нетерпеливо рванула ее на себя. В темную бездну уходила многоступенчатая бетонная лестница - у подножия таких обычно поджидают чудовища из старых кинофильмов. Я отпустила дверь, и та с протяжным стоном захлопнулась. Тьма вокруг начала наливаться серым цветом, и я даже различила черные дорожки плесени на стенах. Что ж, Оливия, ступенька, еще ступенька... Ноги почти не гнулись от напряжения, а пальцы, стискивающие пилу, ныли от усталости - видимо, охотничий азарт начал перегорать, дав волю реальным чувствам.

У подножия лестницы я огляделась. Вокруг простиралось небольшое, но открытое почти целиком пространство - спрятаться возможно лишь за широкими колоннами. И все вокруг пронизывал невнятный серый свет - словно сами стены источали его, так как ни ламп, ни окон, ни иных источников освещения не было видно. Я недоуменно сделала пару шагов и споткнулась о полосатый поребрик. Похоже, это подземная парковка. Интересно, откуда в 'Давилке' такая роскошь? Судя по всему, помещением никто никогда не пользовался - въезд для автомобилей был намертво забит досками.

Я неуверенно прошлась по пустой парковке, волоча за собой пилу; замершие на ленте зубья высекли искры.

- Выходи, Алекс! - закричала я. - Тебе меня лучше не злить.

В ответ низким голосом пела тишина.

Я остановилась, пила подпрыгнула на бетонном полу и замерла. Сквозь отдаленный бас, грохочущий из клуба сверху, доносился еще какой-то невнятный звук. Шаги? Я обернулась, но никого не увидела. Звук, похожий на глухие удары по туго натянутой шкуре барабана, стал громче, и я невольно подалась вперед. Все это напоминало игру в 'горячо-холодно' - едва я делала шаг назад, как стук глох, словно отдалялся от меня, но стоило только шагнуть вперед - и он снова становился отчетливым. Звук манил меня, словно рука за прозрачным занавесом, и я с новой силой ощутила запах мертвечины. Какая же я дура - это не просто удары. Это его сердцебиение.

Быстрым шагом я бросилась вперёд, руководствуясь 'маячком', и вскоре далекий стук превратился во влажный грохот, словно по полу передо мной громко шлепало перепончатыми ногами чудовище из Черной Лагуны. Я с остервенением дернула трос бензопилы - и с первого раза завела ее. Механизм заревел, и тяжелый корпус наполнился вибрацией, словно инструмент вдруг превратился в живое существо - пила отзывалась приятной тяжестью в руках, манила вперед, сливаясь с почти осязаемым стуком.

Передо мной вдруг скользнула серая тень, блеснули алые глаза, налитые кровью. Я взмахнула пилой и ощутила, как от напряжения застонали мышцы в руках. Алекс увернулся, упав на пол, и разогретая сталь впилась в бетонный пол рядом с ним. Легко, словно кошка, он перекатился на колени и вновь встал передо мной.

- Послушай...

Не желая ничего слышать, я подняла оружие, но тут случилось то, что никак не входило в мои планы: пила заглохла. Не в силах поверить в это, я опустила ее лентой вниз и дернула трос.

- Ну, давай же! - пила издала кашляющий звук и замолчала насовсем.

Я выпрямилась, чувствуя, как от ярости и отчаяния стучит в висках кровь. За спиной послышался хриплый смешок:

- Может, теперь ты успокоишься?

Я отбросила пришедший в негодность механизм и, обернувшись, сжала пальцы на обеих руках. Кулак врезался в левое плечо Алекса, но вместо упоительной твердости мышц я вдруг почувствовала, как рука погрузилась во что-то рыхлое.

Повисла тишина. Алекс медленно перевел взгляд светящихся глаз на свое плечо и вздохнул:

- Ну вот. И что же мне теперь делать?

Прямо на моих глазах, вытаращенных от непонимания, Алекс принялся расстегивать толстовку. Он отодвинул рукав с плеча и поморщился, а я ощутила, как засосало под ложечкой. Так странно - ты стала высшим хищником, лучшим оружием, но у тебя все равно сосет под ложечкой, как у школьницы перед проверкой дневника с двойками.

На месте моего удара не было синяка, покраснения - того, что бывает у обычных людей. Кожа в этом месте лопнула, как тонкое стекло, и подалась внутрь, будто на поверхности поврежденной статуи. Между створками разошедшейся плоти ссыпались на пол струйки чего-то, напоминающего песок. Алекс непринужденно поддел ногтем увечье и принялся отрывать кусочки кожи так, словно терзал обычную ссадину.

- Что... - я сглотнула. - Что это?

- Я ничего тебе не скажу, пока ты в состоянии охоты, - спокойно ответил Алекс и подул на ушиб.

Песок уже перестал сыпаться из раны, и теперь рана выглядела как странный дефект кожи, вмятина на плече.

- Чего?

- У тебя глаза светятся, - Алекс взглянул на меня. - Новичкам тяжело сдерживать инстинкты. Пока ты не успокоишься, я ничего не скажу. А говорить придется много.

Я вздохнула и закрыла глаза. Руки все еще тряслись от жажды убийства, но я вдруг почувствовала такую слабость, словно пробежала до финиша на марафоне. Мышцы, долго не поддающиеся, тоже сдались и размякли, словно кто-то отпустил нити, стягивающие их. Я вновь открыла глаза и уставилась на Алекса. Тот насмешливо смотрел на меня исподлобья и застегивал толстовку, пряча увечье под толстой тканью.

- Как себя чувствуешь? - поинтересовался он.

- Фантастически паршиво, - прошептала я.

Алекс хмыкнул, развернулся и двинулся к заколоченному досками входу, бросив через плечо:

- Глаза все еще светятся, но это нормально. Я после первой охоты долго отходил.

- Может ты все-таки объяснишь мне... - начала я, не двинувшись с места.

- Не сейчас. Не здесь. - Алекс помахал, призывая идти за ним, и я, недовольно покачав головой, пошла следом.

Он схватился за одну из досок и с усилием оторвал ее от других. Отдышавшись, он проделал это еще с одной. Я хмуро смотрела на эти потуги и удивлялась: разве упыри (или кто мы там?) не должны быть сильными? Или все это дается только на время охоты? Я взглянула на собственные пальцы, казавшиеся теперь истонченными и хрупкими; еще недавно они сжали сталь так, что та промялась со всех сторон, а теперь, наверное, не смогут поднять пакет с молоком.

Алекс закончил расчистку выхода и, шумно дыша, пролез сквозь неровную дыру между досками. В проеме забелела его рука:

- Помочь?

Я проигнорировала благородный жест и, совсем некрасиво задирая ноги, протиснулась следом. На улице было достаточно холодно - и как я этого не заметила, идя сюда? Сейчас меня бил озноб, и, чтобы согреться, я обхватила себя руками.

Алекс перешел дорогу, держа курс на старые многоэтажки из кирпича. Его темная шевелюра в свете фонарей и гирлянд с лампочками таинственно мерцала. Я покорно шла за ним, как овечка на привязи, растирая голые участки тела; наэлектризованные волоски парика то и дело норовили залезть в глаза, поэтому я сорвала его с головы и швырнула на землю. Сетчатая шапочка отправилась вслед за своим другом, а по плечам рассыпались родные волосы. Замечательное ощущение!

Алекс отпер домофон и вошел в черную глотку подъезда. Из темноты до меня донесся его шелестящий смешок и тихий голос:

- Не отставай. Иначе я оставлю тебя ночевать на улице.

Я пожала плечами и ступила в подъезд. Со всех сторон меня окутал запах сырости и (все еще струящийся от Алекса) мертвечины.

- Какой этаж? - прошипела я, точно зная, что он меня услышит.

- Третий, - наверху звякнула связка ключей, раздался тихий щелчок отпираемого замка. - Дверь открыта.

Шаркая ногами в кедах, я пошла вверх по ступенькам, считая их и размышляя о том, что мне предстоит услышать. 'А говорить придется много' - видимо, моя новая ипостась содержит в себе много нюансов. Но я не была уверена в том, что хочу знать всё.

Поднявшись на третий этаж, я разогнала черную тучку мыслей, скопившихся вокруг меня: на лестничном пролете теплилась полоска света из приоткрытой двери. Стеснительно, словно бродяжка, я зашла в квартиру Алекса.

- Проходи, - послышался его голос из недр жилища. - Сейчас я приду, и мы все обсудим.

Я сделала пару шагов по темно-зеленому ковровому покрытию. Что-то подсказывало мне, что когда-то оно было более нежного цвета - когда-то, когда кто-то его пылесосил. В воздухе витал тонкий аромат духов и все тот же сладковатый и отвратительный запах разложения, но сейчас он казался мне манящим, как таинственные феромоны. Я медленно огляделась вокруг: в небольшой прихожей, стены которой были обиты сосновыми панелями, царил какой-то уютный беспорядок. Время здесь будто бы застыло, и предметы все еще хранили тепло чужих прикосновений. На тумбе перед огромным зеркалом вразброс стояли стеклянные флакончики с духами - многие были пустыми, но в некоторых все еще поблескивал парфюм; вокруг, словно змеи, разложили свои кольца подвески и цепочки. Под вешалкой расположились черные туфли-лодочки и мужские стоптанные кеды; обувь так близко стояла друг к другу, что создавалось ощущение интимности, нежности носивших их по отношению друг к другу. Из приоткрытого шкафа печально торчал рукав кофейного цвета.

Я посмотрела на зеркало - то, что отражалось там, было неприятно, но еще больше меня выбил из колеи полароидный снимок девушки. Красивая и тоненькая, как нимфа, она стояла на набережной; вокруг стройных ног вился подол шифонового платья, на шее - жемчужное колье, то самое, пылящееся на тумбе рядом с флаконами. Копна пшеничного цвета волос, взбитая ветром, даже сквозь тонкую фотографическую бумагу благоухала духами. Я взяла в руки снимок, изумленно таращась на запечатленную девушку, и вдруг ощутила острую грусть. Квинтэссенция невинности, нежности, красоты и женственности - мне почему-то показалось, что она даже движется как балерина. Все то, чего мне так не хватало в себе - все это было собрано в одной девушке. Я перевернула фото и нашла на обратной стороне подпись, выведенную круглыми буковками:

'Санта-Моника, Стейт Бич, 2013 г.'.

- Эх, Санта-Моника, - произнес тихий голос у меня над ухом, и я подпрыгнула от неожиданности.

Алекс стоял совсем близко, разглядывая снимок. На его губах застыла ностальгическая улыбка.

- Кто это? - я оторвала взгляд от девушки и протянула фото ему.

Алекс помедлил с ответом; он прикрепил фотографию обратно к зеркалу и перевел взгляд на меня:

- Алиса. Моя девушка. Отличный был денек - мы сбежали в Санта-Монику, к яркому солнцу, к пляжам... Тогда я ей сделал предложение на колесе обозрения, а она разбила мне сердце.

- Вы расстались? - я ощутила легкое трепыхание ревности в груди.

- Нет, - Алекс улыбнулся. - Просто она сказала, что не хочет пока связывать себя узами брака. И мы просто жили вместе, как парень с девушкой. Она так и не стала моей до конца.

Я кивнула, не отрывая взгляда от фото. Теперь хорошенькое личико незнакомки казалось почти уродливым.

- Наши чувства оказались слабее, чем то, что мне судьба подготовила, - Алекс наклонил голову набок. - Хочешь, я расскажу тебе все?

- А это тему нашу затрагивает? - я нетерпеливо переступила с ноги на ногу. - Просто мне хочется знать...

- Я тебе все расскажу, обещаю, - Алекс нервно взглянул на часы на стене. - У нас еще есть время до рассвета. И это непосредственно касается нашей с тобой темы.

Я кивнула. Мне интересно было знать, что такого особенного связывает меня и эту девицу в красивом платье. Алекс открыл межкомнатную дверь и пригласил меня войти первой. Я огляделась: довольно миленькая гостиная в коричневых и белых тонах, на полу - блестящий ламинат (правда, несколько помутившийся от грязи). Я присела на край кресла и уставилась в небольшие прямоугольные окна. Небо, усыпанное мириадами звезд, казалось ненастоящим, словно кто-то натянул на Землю кусок блестящей парчи.

- Я даже не знаю, с чего начать, - задумчиво произнес Алекс.

Он упал на диван и вытащил из-за клетчатой подушки бутыль с густой, красной жидкостью.

- Так много информации... В которую я и сам не могу поверить. До сих пор. Все это идет вразрез с нашей обычной жизнью. Человеческой, я имею в виду.

Алекс отпил из бутылки и откашлялся. Я с любопытством взглянула на то, как темно-красный напиток лениво ползет по стенке сосуда обратно на дно.

- Наверное, стоит упомянуть то, что мне жаль, - начал Алекс. - Я не намеревался тебя оставить в живых тогда, ночью.

- О, - я уставилась на сплетенные руки на своих коленях, - спасибо за честность.

- Хотя, я до конца не понимаю, чего вообще хотел, - Алекс наклонил голову набок. - Так вот. Начну с красивой и жутковатой легенды. Все началось давным-давно с одной девочки. Много-много веков назад. Она взрослела, пока ей не стукнуло восемнадцать - все, вроде бы, нормально, но только взросление длилось двести лет, а потом развитие остановилось. Девочка не знала, что с ней случилось, только понимала, что обычной человеческой еды ей не хочется. Поэтому она время от времени вскрывала себе запястье и пила собственную кровь. Но голод все рос и рос - девочка, сходя с ума от истощения, набрасывалась на случайных прохожих по вечерам и питалась столько, сколько позволяло тело убитого. Вот только если она не заканчивала дело - не вырывала сердце своей жертвы - укушенные люди превращались в жуткое подобие ходячих мертвецов: сначала живые, но потерявшие воспоминание о нападении, они бродили повсюду, сжирали все, что видели, стараясь утолить свой голод, но то было тщетно. И позже, потерявшие разум, они превращались в жутких существ, ведомых только поиском пищи.

Я представила себе человека, поджидающего в подворотне свою жертву, и поежилась. Алекс отпил из бутылочки и, прочистив горло, продолжил:

- Вскоре убийства стали такими многочисленными, что люди уже не могли их игнорировать и отбрыкиваться сказками об упырях и демонах. За неведомым существом снарядили охоту. И тогда, чудом обойдя всевозможные силки и хитрые ловушки, девочка подалась в леса, где, обосновавшись в глухой пещере, она забылась глубоким вековым сном.

Очнувшись от спячки, она обнаружила рядом с собой старую женщину - такую старую, что, казалось, ее кожа сделана из пергамента. Незнакомка называла себя Матерью и обещала обеспечить девочке спокойное существование среди людей, а так же научить всем премудростям ее вида. С тех пор женщина опекала свою приемную дочь, приносила ей пищу и постепенно раскрывала все тайны. Девочка узнала, что она - последняя из своего рода, Королева и Новая Мать невидимого народа, чахнущего и увядающего. Методом опасных экспериментов юная 'вампирша' узнала, как создавать себе слуг -кровопийц, наделенных такой же, как она, силой. В скором времени девушка собрала целую свиту из новорожденных 'вампиров', но позже оказалось, что появившиеся на свет с помощью яда Королевы не могут жить слишком долго. Сотни людей превратились в чудовищ - а потом погибли. Расстроенная тем, что ее любимые питомцы не могли служить ей, она решила вернуться к проверенным способам. Теперь Новой Королеве прислуживали живые мертвецы, которых она научилась создавать еще в глубоком детстве, сотни лет назад, до спячки. Время от времени у нее вновь получались новорожденные - которых она окрестила красивым именем 'имаго' - но, понимая их участь, девушка милосердно вырывала их сердца. Однако были и те, кому удалось сбежать от смерти - передавая свой дар от человека к человеку, они сохраняли жизнь, слабую, как пламя свечи.

Алекс прервался, глядя в одну точку. Когда он вновь заговорил, голос звучал хрипло и жестко:

- Вскоре Старая Мать узнала о деяниях своей дочери и разозлилась. В разгаре спора девушка бросилась на старуху и смертельно ранила ее. Умирающая Мать прокляла бывшую ученицу, предсказав ей смерть от руки собственной дочери. Так взошло солнце над новой империей - с руками по локоть в крови Новая Королева, ослепленная жаждой власти, повела армию прихвостней на ближайшие города, утверждая границы своих владений. Около двухсот людей попало в плен только для того, чтобы стать пищей для кровопийцы - остальные отправились на корм мертвецам.
После одного из походов Королеве привели новых людей, чтобы она сама отобрала себе жертв. Среди несчастных пленников девушка приметила одного мужчину и потребовала его освободить. Так безымянный незнакомец стал личной игрушкой Королевы - организм 'вампирши' требовал совокупления в силу возраста, а эта потребность у представителей нашего... то есть, ее вида выше человеческой в несколько раз. Красивая, как ангел, и жестокая, как сам Сатана, Королева насиловала прикованного пленника и пожирала заживо, отрывая от его тела кусочки плоти в приступе экстаза - крики мужчины можно было слышать даже в подземельях, где томились в ожидании смерти другие люди, к их счастью, не удостоенные столь великой чести.
Через несколько месяцев Королева узнала о своем положении - мертвый, казалось бы, организм подавал знаки о том, что внутри него бьется второе крохотное сердечко. Так проклятьем Мать одарила свою убийцу способностью к деторождению, что в принципе не представлялось возможным раньше. Обезумевшая от ужаса и понимания сего, Королева явилась в личные покои и прикончила своего любовника. После она спровоцировала выкидыш, очистив себя от нерожденной дочери. Истекающую кровью и обнаженную Королеву нашли захватчики-кочевники, услышавшие нечеловеческие крики. Решив, что эта девушка раненная пленница, они взяли ее с собой, что, конечно, было их роковой ошибкой - так присмиревшая, но все еще опасная 'вампирша' выбралась далеко за границы своих владений.

Алекс замолчал, глядя перед собой. Повисла густая тишина, вязкая и почти осязаемая, и я не смела ее нарушить: воздух пах средневековьем, кровью и гнилью. Я ощутила что-то вроде накатывающей волны - и отдалась странному ощущению.

-

Парчовый балдахин. Высокие столбики кровати, испещренные царапинами и вмятинами.

На грязной постели лежит мужчина, загорелый, поджарый, жалко скорчившийся, словно поза эмбриона способна спасти его от Неизбежного. Моя тень накрывает его, и скуластое лицо Любовника поворачивается в мою сторону. Ярко-зеленые глаза распахиваются в неподдельном ужасе, который обжигает меня, как плеть.

- Любимый, - шепчу я ему, счастливо улыбаясь. С плеч соскальзывает тонкая ткань платья, ласкает кожу, теплую, живую.

- Не...трогай.

Он вздрагивает, когда я силой заставляю его перевернуться на спину.

- Отпусти меня!

- Любимый...

Я склоняюсь над ним, нежно целую в сопротивляющиеся, посеревшие от страха губы. Пока мои руки скользят по его телу, пока я обещаю только любовь и сказку. Он успокаивается, но не теряет напряжения, ощутимого и пахнущего сталью. Я опускаюсь сверху, потому что знаю, что он готов снова любить меня - ядовито-зеленые глаза влажно блестят, то ли от похоти, то ли от слез.

Я держусь за столбики, считаю волны. Подо мной, прямо о мой живот бьется теплое море, невидимое и мягкое.

Раз, два. Стоны не похожи на крики от страха: ведь ему хорошо со мной. Я знаю, чего он хочет, и мы будем вместе навеки. Потому что я всегда получаю то, чего пожелаю.

Еще пять волн, и я запрокидываю голову, ловлю воздух. Море делается темным, угрожающим, и мне почти страшно. Его руки несмело ложатся на мою талию - и он действует сам. Никакого насилия - лишь игра. Каждый раз он забывает, что ждет впереди, а я не спешу напоминать.

Захлебываюсь, теряю рассудок. Над глазами, глядящими в потолок, плещется водная гладь. Мои пальцы с наслаждением впиваются в мягкую кожу Любимого, из-под ногтей струится кровь. Я опускаю взгляд на него, и то, что я вижу, отвратительно: его красные щеки, остекленевшие глаза. Приоткрытый рот, из которого стекает слюна. Сжав губы, я смотрю на это жалкое существо, называющее себя человеком, скулящее и бьющееся, пресмыкающееся и отупевшее от наслаждения животными бесчувственными фрикциями. Пальцы углубляются в плоть, и Существо кричит, вылупив побледневшие, выцветшие от жары глаза.

- Я... - шепчет он, и я знаю, что за слово последует за этим. Грязное слово, противное.

Я кривлюсь, будто мне на язык попала гадость, и стараюсь слегка отодвинуться, несмотря на теплое ощущение внутри. Грубые руки любовника жестко притягивают меня к себе, как тянет лапой миску жадная псина.

Всякая жадность достойна наказания.

Склонившись над ним, я задыхаюсь от горячего, как воздух в пустыне, дыхания, скалюсь, как зверь. Страсть оборачивается в ненависть, я кричу от удовольствия - и с этим криком впиваюсь зубами прямо в загорелую кожу. Наконец-то стоны мужчины сменяются на долгожданный вопль боли, вопль ужаса - я вырываю кусочек плоти, наслаждаюсь сладким вкусом, какой бывает у крови только после оргазма. Пища Богов, если бы только Боги