— Не смотрите ей в глаза, — посоветовал бард. — Пусть двое из вас заведут ей руки за спину и свяжут. Двое других пусть держат ее за хвост. Последние двое позаботятся о том, чтобы завязать ей тканью рот. Готовы?
Шестеро добровольцев поделили задачи. Бормотание сирены все усиливалось, становилось ниже, давило.
— Быстро.
Когда двое мужчин сквозь сетку схватили ее за руки, она брыкнулась. Ее хвост взметнулся с удивительной силой, натянув сеть и заставив двух других, пытавшихся его обездвижить, откатиться по булыжникам. Ее песня перемежалась гневным хрипом.
— Оглушить ее! — крикнул Кван.
Из толпы в свою очередь выбрался и подскочил к ней Инож, кузнец, поднял кувалду и изо всей силы обрушил ее на череп русалки. Она испустила ужасающий вопль, прежде чем безжизненно рухнуть на землю.
Кван осмотрел рану существа.
— Ты немного переборщил, Инож, — заключил бард, выпрямляясь. — Я не уверен, что она выживет.
— Она собиралась всех нас зачаровать, — возразил кузнец. — У меня такое впечатление, что у нее череп твердый как камень.
— Даже камень раскололся бы от силы твоего удара. Но ты прав, главным было прервать ее песню.
— Что вы с ней собираетесь делать, мэтр?
В голове Квана родилась слегка сумасшедшая мысль, которую он поначалу отогнал, но она в конце концов там утвердилась.
— Вытащите ее из сети, свяжите и доставьте ко мне домой. У меня там наверху железная клетка, запрем ее над небольшим бассейном — во дворе у моего дома. Я сообщу Юону, когда он вернется.
Шестеро мужчин высвободили русалку, связали ее, сунули ей в рот кляп и подвесили на срубленной ветви, чтобы отнести в дом барда; за ними увязалась стайка визжащих детей, которых носильщики разогнали громкими окриками. Они уложили ее на краю небольшого резервуара, наполненного мутной желтоватой водой, затем подняли тяжелую и широкую ржавую клетку, в которой когда-то запирали на площади осужденных, и накрыли ей существо сверху так, что от края водоема до решетки оставалось шага три.
— Какой в этом смысл, мэтр Кван? — спросил кто-то, утирая лоб. — Она мертва.
— Ее точно так же посчитали мертвой час назад, — ответил бард. — Идите по домам. Кто-нибудь, сходите к Брефу и принесите мне комплект струн для моей лютни.
Один из парней поклонился.
— Я об этом позабочусь, мэтр.
Оставшись один, Кван сходил зачерпнуть ведро питьевой воды из колодца и окатил русалку через прутья клетки. Он повторил операцию четыре раза, пока полностью не ополоснул ее от водорослей и следов слизи. Она по-прежнему не реагировала, но ее кожа, кажется, постепенно меняла цвет с тускло-серого на темно-зеленый. Чешуйки на ее хвосте отбрасывали в сумрак жемчужные искорки. Связанные за спиной руки впились в позвоночник, отчего расправились потрескавшиеся груди с чешуйчатыми ареолами. Полупрозрачные наросты вокруг ее головы налились подступающей тьмой.
Разглядывающий существо Кван испытывал чувство очарования, смешанное с отвращением и страхом. У него, ни разу не выходившего в плавание, не случалось возможности встретиться с кем-либо из жителей океана. Ему приходилось довольствоваться свидетельствами рыбаков и путешественников, а поскольку последние склонны были приукрашивать свои повествования, он не придавал им большого значения. Одни описывали сирен как красавиц, таких же завораживающих, как и их песни, другие — как чудовищ длиной в двадцать шагов, способных одним ударом своей челюсти или хвоста разнести на части корабль. Реальность, как всегда, оказалась более обыденной: существо, лежащее на краю бассейна, не обладало ни человеческой красотой, ни гигантскими статями семейства китовых.
Наблюдения Квана прервал человек, принесший ему новые струны для лютни, и бард понял, что потерял всякое чувство времени. Судя по сиянию звезд, уже давно наступила ночь.
— С вами все в порядке, мэтр?
Кван понял по озабоченному взгляду собеседника, что присутствие сирены продолжает смущать и тревожить горожан.
— Она не приходила в сознание.
— Говорят, появление русалки — к несчастью…
— Успокойся: через три дня мы будем праздновать летнее солнцестояние, и моя песня прогонит все беды от нашей общины.
Тот усомнился, судя по его уклончивому взгляду. Кван раздраженно отмахнулся от него, а затем вернулся к клетке, окруженной тьмой. Биение сердца русалки участилось; ее хвост частично погрузился в воду и тихо шевелился. Кувалда кузнеца не прикончила ее. Бард к тому же заметил, что она натягивала свои путы, пытаясь освободить руки, но узлы на веревках не подавались. Он долго молча смотрел на ее старания; а потом, когда она безвольно обмякла, истощенная собственными усилиями, прислушивался к малейшему звуку, малейшему знаку, малейшему проявлению разума.