— Это моя точка зрения?
— Позволь узнать, что ты теперь ненавидишь?
— Должно быть что-то важнее твоей компании. Вот и все.
— Например, оргазм.
— Ты долго ехал, устал. — Она глотнула из бутылки. — Видишь ли, я как бы не доверяю идее вкладов еще больше, чем самим корпорациям. Все время говорю «как бы». Тэп меня ловит. В этом вашем инвестировании есть что-то подловатое и стыдное. Глупая мысль, да? Насилие над будущим.
— Поэтому курсы акций печатают мелким шрифтом.
— Подловатое и стыдное. Как у тебя с греческим?
— Ужасно. Еду за границу на три дня и все забываю. Одни только цифры и выучил.
— Цифры — это хорошо, — сказала она. — С них лучше всего начинать.
— Недавно в кафе вместо курицы-гриль попросил куриного дерьма. Правда, официант все равно ничего не понял — спасибо моему произношению.
— Откуда ты знаешь, что попросил дерьма?
— Я был с Мейтлендами. Чарлз аж подскочил. Ужинать будем?
— Пойдем на пристань. Ты номер снял?
— Номер для меня всегда готов. Когда мой пароход показывается из-за стрелки, его встречают пушечным выстрелом.
Она протянула мне бутылку. Работа на раскопках явно утомила ее физически, все руки у нее были в ушибах и ссадинах, но в ней ощущался и заряд энергии, она точно светилась, потрескивала статическим электричеством. Должно быть, иная усталость сродни Божьему благословению. Впрочем, благословение Кэтрин было в буквальном смысле земным — оно исходило от той самой земли, которую она так тщательно просеивала в поисках следов огня и черепков. Сам я не видел в этом ничего интересного.
Теперь она стриглась короче, а кожа у нее стала коричневой и немного задубела, иссушенная ветром у глаз. Стройная женщина, узкобедрая, легкая и подвижная. Ее тело было практичным. В ней чувствовалась целенаправленность — она была из тех непосед, что стремительно и неслышно проходят по комнате, босиком, в болтающемся свитере. Она любила разваливаться на диванах и креслах — руки свисают, ноги на кофейном столике. У нее было чуть удлиненное лицо, крепкие ноги, ловкие сноровистые руки. Старые снимки Кэтрин с отцом и сестрами выдавали ее прямоту, которая словно притягивала к себе, становясь фокусом изображения. Вы видели, что эта девушка воспринимает мир всерьез. Она верила, что игра будет честной, и была готова достойно встретить трудности и тяжелые времена. Ее сила и искренность вносили в эти фотографии дисбаланс — особенно потому, что лица ее родных обычно выглядели эскизами на тему канадской сдержанности, исключая те случаи, когда отец был в подпитии.
Я думал, что Греция станет для нее формирующей средой, местом, где она сможет вести ту прямолинейную борьбу, которой, как ей всегда представлялось, и должна быть жизнь. Под словом «борьба» я подразумеваю активную занятость, дело, требующее самоотверженной отдачи.
— Я бы хотел взять Тэпа с собой на Пелопоннес, — сказал я. — Ему понравится. Там пахнет колдовством. Все эти древние укрепления, туман, ветер.
— Он был в Микенах.
— Но в Мистре ведь не был, правда? Или южнее, в Мани. И не видел дворца Нестора. Сладкоречивого Нестора.
— Нет.
— Он же не был в песчаном Пилосе, правда?
— Пожалуйста, Джеймс, успокойся.
— А что будет в сентябре? Наверно, нам следовало бы знать, где он пойдет в школу. К этому уже пора потихоньку готовиться. Когда ты бросишь копать? Где думаешь провести зиму?
— Пока не решила. Посмотрим.
— Что ты хоть нашла-то?
— Остатки стен. Резервуар.
— Скажи, минойцы и впрямь были веселыми и жизнерадостными, как нас теперь уверяют? Что ты нашла за стенами?
— Это было маленькое поселение. Часть его уже под водой. Море поднялось с тех пор.
— Поднялось, значит. И никаких фресок?
— Ни одной.
— А что-нибудь ценное? Монеты, кинжалы?
— Кувшины, в которых хранили масло.
— Целые?
— Осколки.
— Большие кувшины? Как те, что в Кноссе?
— Гораздо меньше, — сказала она.
— Ни фресок, ни инкрустированных серебром кинжалов, крохотные разбитые горшки. Еще и некрашеные?
— Крашеные.
— Повезло дуракам, — сказал я.
Она взяла бутылку и глотнула — отчасти затем, чтобы скрыть, как это ее позабавило. Вошел Тэп, сияющий после мытья.
— У нас абсолютно новенький сын, — сказала она. — Надо мне скорее помыться, чтобы мы могли его покормить.
— Если не покормим, его унесет ветром.
— Точно. Ему нужен балласт. Как думаешь, он знает, что такое балласт?