Вернувшись с аэродрома, где были встречены делегации союзников, я слился с толпой и, как все, устремил свой взгляд туда, откуда должны проследовать делегации. Было необычно тихо. Никто не переговаривался, не задавал вопросов. Вероятно, со всеми было то, что и со мною: я мгновенно выключился и был весь там, в моем Ленинграде, в моем доме, среди родных. Как все, они сейчас ищут любой источник, откуда бы они могли услышать то, чего ждали 1418 дней и ночей. А сколько каждому из них еще предстоит тревожных часов и недель, пока они узнают, жив ли тот, кого они ждут?
…Время шло мучительно медленно. Уже стало темнеть, и, подобно наползающим вечерним теням, закрадывалась в сердце тревога. Почему не идут делегации? Кто-то положил руку на мое плечо. Я оглянулся — адъютант Ф. Е. Бокова. Наклонившись, он прошептал:
— Вас, начальника «Смерш» и председателя военного трибунала приглашает в зал генерал Боков.
Через две-три минуты мы были в зале. Я подумал: «Какую еще большую награду можно придумать человеку за всю его военную жизнь?!» Я благодарен судьбе, что мне довелось быть очевидцем этого исторического события, о котором сейчас знает каждый просвещенный человек на земле.
С начала церемонии подписания безоговорочной капитуляции прошло всего сорок пять минут. Но каких?! Казалось, все эти сорок пять минут вместе с нами незримо стоял и следил за всем происходящим многомиллионный советский народ, вся Красная Армия — и те, которые живы, и те, которые лежат под березами, на опушках леса, на полях и в болотах, а также мой ленинградский батальон политбойцов.
Впервые в этот вечер я увидел улыбку маршала Г. К. Жукова. Это была улыбка очень уставшего человека, но в то же время, по-видимому, ощутившего, что годы тяжелых раздумий и переживаний прошли не зря. Он обратился к залу с короткой речью.
Все в глубоком молчании торжественно слушали полководца, а когда он закончил, генералы, сидевшие за столом, бросились к нему. Они порывисто обнимали Георгия Константиновича, обнимали друг друга, смеялись и плакали. У меня тоже навернулись слезы, и я еле сдерживал их.
В эту ночь состоялся банкет, или, как официально он был назван, «прием у Жукова по случаю подписания акта капитуляции».
Уже светало, когда закончился прием. Возле училища союзников поджидала вереница легковых автомобилей. Во дворе по-прежнему толпились сотни офицеров, солдат и вольнонаемных. Такое впечатление, что они простояли здесь всю ночь, не расходясь.
Первыми ушли машины с делегациями союзников. Им кричали вслед, махали руками, подкидывали в воздух фуражки, пилотки, косынки. Но вот появилась немецкая делегация, которая провела ночь в отдельном помещении. Ее сопровождала большая группа штабных офицеров. Улица словно замерла — немое молчание. Делегацию рассадили по машинам, и кортеж, сопровождаемый автоматчиками, двинулся в сторону города. Кейтель просил советских офицеров провезти его по центральным улицам Берлина — показать город. Что его тянуло туда? Понимание предстоящей своей судьбы и желание проститься с улицами и площадями города, который принес ему, связавшему судьбу с Гитлером, славу и лавры генерал-фельдмаршала, или желание покаяться перед немецкими сиротами и вдовами за то, что они расплатились такой большой ценой за честолюбивые планы Гитлера и его окружения?
Машина, в которой ехал Кейтель, принадлежала военной прокуратуре, и ею управлял сержант Федор Арсеньевич Полонец, ныне живущий в Одессе.
Ф. А. Полонец рассказывал:
— Как только выехали из Карлсхорста и Кейтель увидел развалины Берлина, он как-то весь съежился, посерел и всю дорогу твердил: «О майн готт, о майн готт!» При подъезде к рейхстагу он попросил, чтобы машина шла медленно. Я ему предоставил такое удовольствие — пусть любуется… Долго за моими плечами раздавались охи и вздохи…
…Когда последняя машина с гостями завернула за угол, кто-то из толпы крикнул:
— А ведь Победа! Победа!
И словно по единому сигналу затрещали пистолеты, застрочили автоматы и громко защелкали винтовки. Где-то на крышах домов послышались длинные пулеметные очереди.
По-видимому встревоженный стрельбой, на крыльце своего коттеджа появился генерал Н. Э. Берзарин. Махая руками, он что-то кричал. Однако никто не обращал на его крик внимания. Я поспешил на помощь генералу:
— Товарищи, что вы делаете? Прекратите!
Появился маршал Г. К. Жуков и что-то сказал Н. Э. Берзарину. Тот пожал плечами, затем подозвал к себе стоявшего неподалеку красноармейца и взял у него автомат. Николай Эрастович еще раз что-то прокричал, затем вскинул над головой автомат и, крича «ура!», послал в небо несколько длинных очередей. Маршал Жуков сурово взглянул на командарма, махнул рукой и, улыбнувшись, ушел в дом. Салют бушевал и разрастался… Далеко за городом ударили минометы, их поддержали зенитки и танки.