До встречи с подозреваемым он почему-то представлялся мне серым, забитым, малоразвитым и неразговорчивым. Но, вслушиваясь в его ответы, я убеждался, что перед нами достаточно общительный и даже словоохотливый красноармеец.
Дыбенко поинтересовался его жизнью до войны, родными, как оказался на оккупированной территории, когда призван в армию, где начинал военную службу, когда прибыл в дивизию.
Беседа была тихой, спокойной, будто ее вели знакомые, встретившиеся после долгого расставания. Незаметно Дыбенко перешел к обстоятельствам ранения. Он все детальней и строже уточнял, как боец ушел из подразделения, какой дорогой следовал, где его настиг обстрел и где укрывался он от огня противника.
По нашей просьбе командование полка предоставило примерную схему минометного и артиллерийского обстрелов, произведенных немцами, с указанием времени и приблизительного размера обстрелянных площадей.
Я внимательно следил за тем, что показывал подозреваемый, и все больше и больше убеждался в расхождении его показаний с данными командования. На лице Дыбенко тоже можно было прочесть, что и он видит это несходство, но делает вид, что не замечает его, и продолжал задавать уточняющие вопросы:
— Вы и раньше ходили за куревом этим же путем?
— Да, разов десять, и всегда одной тропой.
— Может, на этот раз сбились с пути?
— Нет.
— Когда вас ранило, вы возвращались той же дорогой?
— Да. Хоть было очень больно и я страшно перепугался, но я хорошо знал только эту дорогу и ею возвращался к себе.
— Почему вы не пошли сразу в санитарную роту или в медсанбат, который был по пути?
— Растерялся.
— Когда вас ранило, вы стояли, лежали, сидели?
— Я упал на землю.
— Вы помните положение вашей правой руки?
Вопрос следователя меня удивил. Неужели под огнем противника, когда кажется, что каждый снаряд направлен в тебя, и только в тебя, и ты, шлепнувшись на землю, стараешься втиснуться в нее, слиться с нею, можно запомнить в каком положении была твоя рука или нога?
Если бы так спросили у меня, я не смог бы ответить. А ведь не раз приходилось бывать в такой ситуации… Осторожно решил вмешаться и отвести вопрос как неправоправный. Но допрашиваемый опередил меня и торопливо ответил:
— Помню… Левой рукой я закрыл голову, а правая была вот так откинута. — И он показал, в каком положении была рука.
Тут уже я вскочил со стула, готовый сказать, что он врет… Но Дыбенко тревожно посмотрел на меня, вероятно поняв мое намерение, и, ничем не выражая свое отношение к ответу бойца, спокойно спросил его:
— Как чувствуете себя сейчас, голова не кружится?
— Сейчас стало легче, прошла слабость, правда, ломит руку. Думаю, скоро вернусь в часть и еще повоюю!
— Как же вы будете воевать без пальцев, да еще правой руки? — задал вопрос Николай Григорьевич.
Допрашиваемый, умолчав о том, что он левша, ответил:
— Могу же я служить в медсанбате или в запасном полку?
Дыбенко поднялся, сунул свои записи в планшет и, обращаясь к раненому, спросил:
— А что, если мы с вами пройдем по той же дороге и осмотрим место, где вас ранило?.. Вам не будет тяжело?
— Когда? — растерянно спросил тот.
— Сейчас, прямо сейчас…
Я всматривался в лицо красноармейца и думая, что от его решения пойти или не пойти будет зависеть многое. Он ведь не мог не понимать, к чему клонит следователь и что мы подозреваем его в тяжком преступлении. Почему же с его стороны только легкая растерянность и нет ни слова защиты или возмущения, ни одного вопроса, никакой тревоги? А может, потому и не возмущается, что уверен в своей невиновности и не допускает даже мысли, что кто-то может думать по-другому…
Какой все-таки будет ответ?
— Не возражаю, — согласился боец, — в землянке душно, я с удовольствием пойду на воздух, только позвольте закурить.
Для осмотра места происшествия командование медсанбата выделило четырех понятых — трех красноармейцев и одного командира. Ночь была лунная, теплая и тихая, без обстрела с вражеской стороны. На позициях то и дело вспыхивали ракеты — одни гасли мгновенно, другие висели в небе подолгу, будто фонари. Когда мы вышли к месту происшествия, Дыбенко попросил подозреваемого:
— Постарайтесь показать, как можно точней, то место, где вас ранило.
Тот остановился, стараясь, вероятно, припомнить, а затем сказал:
— Я был очень перепуган, фрицы лупили здорово, но кажется, что вот здесь, — и он показал на пространство между двумя кустами.