Оглушительный лай Орлика на дворе заставил Пружинкина подскочить к окну. У его ворот остановилась щегольская пролетка Софьи Сергеевны, и сама она, Софья Сергеевна, своей собственной персоной шла по двору, прямо в избушку, а за ней — Анна Ивановна. Чалко подавился остановившимся в горле рыжиком и хотел спрятать свою «особенную» фигуру за печкой, но Пружинкин его удержал:
— Перестань дичиться! Ты такой же гость. Это генеральша с злобинской барышней.
Старик выскочил встречать нежданых гостей в сени, застегивая по дороге свой сюртук и жилет.
— Ваше превосходительство, вот, можно сказать, осчастливили… — бормотал он, распахивая двери.
Чалко, со слезами на глазах от душившей его перхоты, униженно раскланялся с дамами и по необъяснимой причине спрятал свою шапку под печку, как предмет весьма недостойный, компрометирующий высоких посетительниц одним своим видом.
— Мы приехали вас поздравить, Егор Андреич, — говорила Софья Сергеевна, снимая пальто.
— Ваше превосходительство… да я… ах, боже мой… Анна Ивановна, позвольте пальтецо принять.
Когда дамы взглядывали в сторону Чалки, он судорожно закрывал рот и начинал пятиться к дверям.
— Позвольте представить вам моего приятеля: фельдшер Сушков, — отрекомендовал Пружинкин своего гостя. — Он у нас в Теребиловке за всю медико-хирургическую академию отвечает…
— Очень приятно… — протянула генеральша, подавая Чалке свою ручку, и милостиво улыбнулась: — очень приятно!..
Анна Ивановна в это время успела положить на окно два таинственных свертка и потом занялась разговором с Чалкой: давно ли он лечит в Теребиловке, сколько у него больных, какие болезни преобладают в школьном возрасте и т. д. Чалко сначала говорил только «да-с» и «нет-с», но потом оправился и начал говорить почти толково. Генеральша в это время успела осмотреть избушку, приласкала Орлика и объяснила мимоходом, что непрочь закусить.
— Что же это я дураком стою пред вашим превосходительством? — возмущался Пружинкин, кидаясь за занавеску, чтобы подать тарелки и ножи с вилками.
Вернувшись с необходимыми снарядами, он проговорил:
— Уж если на то пошло, ваше превосходительство, так не откажите чести имениннику… настоящим образом поздравить…
Расхрабрившийся старик налил две рюмки мадеры. Анна Ивановна отказалась, но генеральша, счастливая своим милостивым присутствием в избенке, «пригубила» рюмку и, сделавши маленький глоток, закашлялась.
— Осчастливили на век жизни… — бормотал Пружинкин, пока дамы ели по куску именинного пирога.
Гостьи посидели с полчаса, поболтали о разных разностях и уехали. Пружинкин проводил их до ворот и вернулся в избушку с восторженным лицом.
— Из которой рюмки генеральша пила?.. — спрашивал он, недоверчиво рассматривая две полных рюмки.
— Вот из этой… — пояснил Чалко, указывая на рюмку с золотыми разводами: — еще поперхнулась…
— Да, брат… это называются: люди! Не погнушались стариком…
— Надо развернуть гостинцы-то… — посоветовал Чалко, мучимый любопытством.
— Какие гостинцы?..
— А на окно барышня положила…
Гостинцы были развернуты дрожавшими руками; в одном свертке были две книжки с надписью: «от Анны Злобиной»; в другом — вышитые шерстями и шелком туфли со вложенною в них записочкой: «От генеральши. Собственная работа». Пружинкин поцеловал и книги и туфли и положил их на письменный стол, рядом с пирогом.
— Удостоился… — шептал он: — собственными ручками генеральша вышивала… Нет, Чалко, позволь: что же это такое, в самом деле?..
«Особенная натура» безмолствовала, потому что требовался новый заряд из двух рюмок. Пружинкин несколько раз принимался рассматривать подарки, перекладывая их с места на место, и наконец в каком-то отчаянии проговорил:
— Чалко, которая по-твоему лучше: генеральша или Анна Ивановна?..
Чалко вытаращил глаза и только развел руками: обе хороши… Но Пружинкина это не удовлетворило. По его мнению, которая-нибудь из двух должна же быть лучше, а сделать выбор самому было выше его сил. В подтверждение своей мысли, что обе хороши, Чалко еще раз выпил две рюмки.
Туфли генеральши с этих пор красовались постоянно на письменном столе Пружинкина, а недопитая рюмка хранилась в особой коробочке из-под сигар, прибитой к стене. Книжки Анны Ивановны были поставлены в числе других редкостей на полочке, оклеенной по этому случаю золотой бумагой.
XIII
Теребиловская школа для Анны Ивановны являлась своего рода Америкой, где она делала постоянные открытия, хотя могла заниматься в ней только урывками, когда позволяли время и обстоятельства. Первый пыл увлечения школьным делом в течение первого же полугода заметно поутих. Первой отстала от школы генеральша, за ней Прасковья Львовна. Последняя объяснила свое отступление недостатком педагогической подготовки и вообще педагогических способностей, а первая не пыталась даже оправдывать себя. Таким образом, в школе занимались только Клейнгауз и Володина: первая в женском отделении, вторая — в мужском. Школа шла понемногу вперед, причем основной силой являлась Володина. Эта серая, невидная девушка с чахоточной грудью обнаружила большую настойчивость, уменье вести дело, а главное — тот особенный педагогический такт, которому нельзя выучиться.