— Ну вот, — удовлетворенно сказал бригадир, оглядывая произведенный разгром. — Так-то тебе понятнее будет, кабану. Я пока ухожу, а завтра наведаюсь снова. Заплатишь мне за труды…
И он назвал сумму, от которой у Зобова потемнело в глазах.
— А будешь трепыхаться, тогда я поговорю с тобой по-другому. И десяток бойцов с собой прихвачу. Хибару твою по кирпичикам разложим, а тебя за яйца повесим. Бывай, дядя.
Бригадир с удовольствием помочился на ковер и ушел.
Пристегнутый к трубам, как цепной пес к будке, Зобов с тоской глядел на темное вонючее пятно на ковре. Мысли у него были невеселые. Вот и пришел конец райской жизни. Сдала его какая-то сука, позавидовав роскоши и власти генерала. Может, и закадычный дружок Кармаков. Приезжает, педераст, на все готовенькое, живет всласть сколько хочет со своими блядями. Нет, надо подгадить ближнему — пусть и ему хреново будет. Вообще-то Зобов предполагал, что рано или поздно возникнут трудности в его хозяйстве. Ожидал проверок и не боялся их. Орлы из Минобороны, что изредка прилетали в часть, опасности не представляли. Обычные мужики, только спеси много.
Проведенная по всем правилам подготовка — банька, девочки, коньяк, охота и толстенькая пачка «зеленых» — быстро настраивала «столичных» на благодушный лад. Все оставались довольны. Но такое!
Зобов зарычал от гнева, вспомнив сумму, которую приказал ему подготовить к завтрашнему утру бригадир. Потом посмотрел на разбитый «Филипс» и подумал: «А может, дать? Глядишь и отвяжутся». И, понимая, что такая надежда сродни игре в «русскую рулетку» — а вдруг не выстрелит, — снова поник. Нет, не отвяжутся. Таким палец в рот совать нельзя. И ведь про загрансчет знают, говнюки!
Ближе к полуночи вконец измаявшийся от терзаний Зобов принял решение. Раскорячившись, он сумел дотянуться до валяющегося на полу телефона и позвонил адъютанту.
Верный соратник, войдя в комнату, потерял дар речи.
— Виктор… Степаныч… Сергеевич! Кто вас так?
— Хрен в пальто! Отвязывай!
Поколдовав минут десять, адъютант освободил Зобова.
— Так это оставлять нельзя, — заявил он, выслушав начальство. — Надо принять решительные меры. Клин — клином. Чтобы другим неповадно было.
— Зови командира караульной части, — распорядился Зобов.
Через час рота автоматчиков ворвалась в здание санатория. Подкрепляя матюки пинками, а пинки ударами прикладов, солдатня выволокла бойцов с бригадиром к фонтану и выстроила в шеренгу.
Появился Зобов. На лице его горела нехорошая ухмылка.
— Новобранцы? — бодро спросил он у командира роты.
— Так точно, господин генерал!
— Посмотрим, посмотрим, — многозначительно кивнул Зобов. Потом прошелся вдоль шеренги увядших бойцов и обратил к майору недовольное лицо.
— Они у тебя что, на гражданке, что ли? Устава не знают? Как должны стоять перед командиром части?!
— Сми-рна! — гаркнул майор.
— Не хотят! — удивился Зобов. — Ну что же, у нас в армии все просто: не можешь — научим, не хочешь — заставим. Приступайте.
Майор подошел к крайнему бойцу и без слов врезал тому по сопатке. Деревня, хлюпая разбитым носом, вытянулся в струнку.
— От так. Остальных поучить?
Учить не требовалось. Воодушевленные примером Деревни, остальные встали по стойке «смирно». Бригадир смачно харкнул под ноги Зобову и, давясь от бессильной ярости, процедил:
— Достану я тебя, боров. Ты у меня не стоять, ползать будешь.
— Пополнение у нас нынче никудышное, — сокрушенно произнес Зобов. — Ни тебе военной выправки, ни уважения к старшим по званию. Будем перевоспитывать. Вот что, майор, — обратился он к командиру караульной роты, — для начала проверишь у них строевой шаг. Особо не усердствуй — часа четыре на занятия хватит. Ну а потом напялишь на них противогазы и бросок до смотровой площадки и обратно. Так сказать, в условиях, максимально приближенных к боевым. А затем заслуженный отдых. На гауптвахте. Этим, — Зобов кивнул на бойцов, — по десять суток, а особо отличившемуся, — он злорадно ткнул в бригадира, — пятнадцать. И чтоб по полной программе. Выполняйте приказ.
— Есть, господин генерал!
До «губы» дожили все. Когда умотанных вусмерть бойцов затолкали в камеры, на пороге перед бригадиром появились два сержанта-«старичка». Один из них бросил ему зубную щетку:
— Подъем, педрила. Уборку делать пора.
Такого унижения бригадир не испытывал никогда в жизни. Ползая на карачках по длиннющему коридору, он ожесточенно скоблил дощатый обхарканный пол зубной щеткой и, получив пару раз прикладом по затылку, не проронил ни звука.