— Газовая, — сказал Дима. — Точно, газовая. Хлорбензолизопрен… в общем, им хватит по это самое.
Едва удерживаясь на подгибающихся ногах, они побрели к близкой кромке тайги.
— Если будем и дальше топать в этом направлении, то через час выйдем на стрельбище. Нам туда надо?
— По-моему, нет, — сказал Дима. — Нам надо найти знающего человечка — чтобы все мог рассказать: кто на стороне взбесившегося генерала, кто против, как шахта охраняется и где заложники. Узнаем — и тогда будем думать, как нам поступить, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы.
— Ого! — удивился Владимир. — Высоким штилем заговорил! А я-то думал, что сейчас Островский вроде мамонта.
— У нас на «четверке» полно старых учебников и книжек, — объяснил Дима. — «Война и мир», «Молодая гвардия», «Железный поток».
— Почитываете? — с уважением спросил Владимир.
— Нет, — простодушно сказал Дима. — Когда сигареты кончаются, мы в них махру крутим. Ну и это… до ветра.
— Понятно, — усмехнулся Владимир.
Они вошли в прохладу редких деревьев. Дима сорвал листок, пожевал и выплюнул.
— Поесть бы.
Владимир пошарил в рюкзачке.
— Сняты мы с довольствия. Одни железки. «Шоколадка» осталась, да и та несъедобная. Надо бы нам в какой-нибудь ДОС заглянуть, может, накормит кто.
— А давайте в магазин?
— Около входа охрана.
— А мы с другой стороны. Там тайга вплотную, и черный ход есть. Через него продавщица по ночам офицерам водку выносит. Когда у нас в учебке ремонт был, мы на втором этаже над магазином жили. Я дежурил и видел.
— Замок?
— Ха! Гвоздем открыть можно.
Голод подгонял, и они ускорили шаг. Когда в просветах между деревьями замаячила белая стена магазина, Дима решительно сказал:
— Вот тут уж я сам. Вы меня прикрывайте… шоколадкой. Я быстро.
Он осторожно приблизился к маленькой, обитой ржавой жестью двери черного хода и, повозившись с минуту, исчез внутри.
Сквозь кусты шиповника была хорошо видна казарма автороты, громоздко навалившаяся на серый бетонный плац. Сколько ни вглядывался Владимир в темные пыльные окна, так и не смог заметить ни малейшего движения. Тогда он достал бинокль. Спальный отсек — никого. Одни двухъярусные кровати с разбросанными как попало одеялами и подушками. Два окна, забранные решетками — похоже, каптерка. Тоже пусто. Оружейная комната — что-то белеется в темноте. Владимир добавил увеличение и вздрогнул. Прямо на него смотрел коротко остриженный солдат, явно первогодок. Хмурое лицо, опущенные плечи. И фингал под глазом. Рядом с солдатиком появился еще один. Этот вроде «старик» — волосы подлиннее, усики. И тоже с синяком. Похоже, в оружейке заперли личный состав роты. Понятно, самое надежное место. Автоматы с боеприпасами, конечно, изъяли, а солдатиков заперли, предварительно поучив уму-разуму. Вот бы кого расспросить. Бесполезно, без оружия их оттуда не достанешь. Решетки к тому же. И охрана вокруг казармы автороты и стоящей через плац БОПР.
От казармы донеслись голоса. Владимир переместил бинокль и увидел, как на плац вытолкнули двух рядовых со связанными за спиной руками. Один из автоматчиков ткнул крайнего. Медленно переставляя ноги, тот побрел к деревьям.
— Стой! — долетела до Владимира команда автоматчика.
Солдат остановился. В бинокль хорошо было видно, как изменилось его лицо — понурое и беспомощное, оно враз сделалось злым и презрительным. Он повернулся к автоматчику и смачно харкнул тому в лицо.
Ударила очередь. Из спины солдата плеснула струя крови, и он повалился на землю. С плаца донеслись выстрелы — убили второго.
От магазина, пригибаясь, уже бежал Дима. Увидев Владимира, он облегченно вздохнул:
— Я думал, это вас.
Владимир протянул ему бинокль:
— Посмотри.
Дима долго разглядывал плац:
— За что их?
— Отказ сотрудничать или демонстрация своих намерений — одно из двух. Надо же тем, кто обложил часть, подкреплять свои требования.
Дима бросил на землю холщовую сумку.
— Тут печенье и консервы, больше ничего нет, все выгребли. Вы ешьте, а мне что-то расхотелось.
— Перестань, Дима, — сказал Владимир. — Неизвестно, что нам еще предстоит. Если хочешь не только созерцать, но и действовать, тогда ешь.
Печенье было трехгодичной давности, твердое, как камень.
— Ну вот, — сказал Владимир, — а теперь…