Единственное общее место, которое существует у всех историй, это начало. Правда, происходящее в разных декорациях и разном звуковом обрамлении. Сидящая в кресле девушка положила ладонь с хэнди-передатчиком на мигающий зеленый индикатор и услышала: "Согласна ли ты. Эстер Ливингстон, принять Бессмертие по имеющемуся у тебя Праву и по доброй воле?"
Она вздрогнула, но не подняла головы со спутанными рыжими прядями, свивающими на лицо.
— Вам задали вопрос, — заметил уверенный голос откуда-то сбоку. В нем почти не была заметна легкая нервная интонация, поскольку его владелец имел возможность тренироваться в различных ситуациях за семьсот лет, проведенных на земле. Гирд Фейзель смотрел на нее с монитора наружного наблюдения.
— Она что, не слышит? — Гвидо Аргацци, говоривший из другого угла, возможно, тоже принимал все происходящее близко к сердцу, но в данный момент все чувства перебивало раздражение. — Эти долбаные хакеры обещали, что связь будет двусторонней.
— Брат, твои манеры всегда оставляли желать лучшего, — Симон за его спиной оперся о спинку кресла, заглядывая в экран. — Неудивительно, что госпожа Ливингстон не хочет отвечать. Но она нас прекрасно слышит, не так ли?
Эстер сглотнула и слегка мотнула головой, что можно было расценить и как согласие, и как возражение. Зеленый огонек индикатора терпеливо мигал. Видимо, он тоже был бессмертным и никуда не торопился.
— Госпожа Ливингстон, вы будете говорить?
— Что именно?
Эстер спросила хрипло, не поворачиваясь в сторону светившихся экранов, но было заметно, как трое безупречно одетых мужчин с ледяными глазами, до мельчайшей детали отражавшиеся на плоских мониторах, слегка перевели дыхание, почти одновременно.
— Вы должны принять Бессмертие. Остался последний этап. Нужно ответить "да".
— В самом деле?
Симон и Гвидо переглянулись. Фейзель был в своем излюбленном кабинете один, поэтму ему оставалось только смотреть прмяо перед собой.
— Мы согласны, что показанные вам сейчас картины… они не могут не производить сильного впечатления. Истинное понимание смерти… да, оно очень неприятно. Но от вас зависит, госпожа Ливингстон, если не полностью отдалить от себя все эти ужасы, то, по крайней мере, очень надолго от них избавиться. Вы станете Бессмертной… и свободной от боли, от того позора и грязи тела, которые видят все, кто сталкивается со смертью.
— Никогда бы не подумал, что она будет так реагировать, — перебил Гвидо. — Но тем проще.
Эстер наконец приподняла голову. Веки у нее покраснели, а ресницы слиплись от соли и размытой краски. На щеке виднелась светлая полоска.
— Я не назначала ни с кем встречи, — пробормотала она, — оставьте меня в покое.
— Постарайтесь успокоиться. Вы сейчас нажмете на индикатор и все, что вам только что продемонстрировали, не будет иметь к вам отношения очень долго. Если будете достаточно аккуратной — то никогда. Эстер, никогда — это прекрасное слово.
— Вы о чем? — она судорожно вздохнула и провела по лицу рукавом, не то чтобы успокаиваясь, просто окончательно потеряв силы. — Я… немного отвлеклась. Здесь действительно что-то говорили, но мне было не до того. Можно повторить?
Зрачки Фейзеля расширились так, что карие глаза превратились в угольно-черные.
— Повторить? Вам показывали вашу смерть, Эстер Ливингстон, а вы не обратили внимания?
— Я готова принести извинения, — наверно, сейчас Эстер не собиралась издеваться, но убийственные выражения у нее выходили сами собой. — Ребята, должно быть, очень старались.