— Ах, ну конечно, это такая прекрасная возможность с ним познакомиться и поговорить о вашем новом проекте, не правда ли? Ради этого можно потерпеть и мое общество и тот факт, что за спиной будут шептаться.
— Гирд Фейзель — самый опасный из всех Великих Бессмертных.
— И что?
— Я ведь уже говорил это вчера. Никто не сможет причинить тебе вред.
Он произнес это, не глядя в ее сторону. Он вообще не стремился говорить о высоких материях и никогда не произносил слово "любовь", по крайней мере, обращаясь к Эстер. Поэтому для него это была высочайшая форма признания. Эстер стиснула кулаки так, что непременно поцарапала бы себя до крови, если ногти не были бы коротко острижены. В ответ можно было только или нагрубить еще сильнее, или разрыдаться в голос, и она непременно бы сделала и то, и другое, но отвлеклась, заметив свернутый лист бумаги, выпавший из его кармана.
Эстер прекрасно знала, что именно он складывает таким образом.
— Ты еще написал? Дай сюда, — она жадно схватилась за край бумаги, моментально забыв обо всем.
— Вчера, пока ехал с приема… Стелла, но я даже сам еще не перечитывал…
— Потом перечитаешь, после меня. В порядке очереди.
— Мы опоздаем к Великому Бессмертному, хорошо ли это?
— Не опоздаем, я прочитаю в машине.
— Только не вслух, — обреченно сказал дипломат Гарайский, пропуская ее вперед в дверях номера. — Иначе нас выбросят из нее на полном ходу.
Здание Мультинационального банка, представляющее из себя величественную стеклянную пирамиду, было окружено двумя рядами оцепления. Внешний круг составляла полиция, занятая в основном тем, что отпихивала наседавшую прессы. Внутреннее кольцо замыкал Департамент Охраны Бессмертия — Эстер никогда не видела в одном месте столько одинаковых бесстрастных людей в темных костюмах.
— Ничего себе начало дня! — прошептала она, наклоняясь к Вэлу. — Может быть, пока мы сюда ехали, наши непокорные приятели как-то исхитрились и пришили старика Гирда? Иначе с чего такая демонстрация?
Дальше развить тему ей не дали, поскольку, едва отворилась дверца машины, четверо из Департамента быстро и умело взяли ее в кольцо, оттеснив не только Вэла, но и приехавших с ними служителей Фейзеля.
— Госпожа Ливингстон, вы пойдете с нами, — сказал один из темных костюмов. Эстер всегда поражалась тому, как в Департаменте ухитрялись подбирать людей с настолько неразличимыми чертами лица. — Мы не будем причинять телесного ущерба Имеющей Право, но бежать я вам не советую.
— А что, пора бежать? — Эстер широко раскрыла глаза. Обернуться назад и найти глазами Вэла у нее не получалось, поскольку сзади плечами ее подпирали двое. — Неужели даже на похоронах не дадут присутствовать?
— Каких похоронах? Не говорите ерунды. Великий Бессмертный вам все объяснит сам. Но вашу судьбу решает уже Департамент охраны.
— Значит, она будет воистину лучезарной, — Эстер сощурилась, ничего не понимая, но на ее манеру выражаться осознание окружающей действительности не влияло. Напротив, тем больше вокруг было абсурда, тем безмятежнее и язвительнее она становилась. — Главное только — дотянуть до этого светлого мига. Где Сиятельный Фейзель? Я сама не своя от нетерпения.
Впрочем, если бы Эстер действительно сгорала от любопытства, ей пришлось бы нелегко — по дороге внутрь банка она три раза проходила посты контроля, с подробным сканированием хэнди-передатчика, внимательным заглядыванием в глаза и просвечиванием одежды, хотя последнее в любом случае было совершенно лишним и в общем недопустимым по отношению к Имеющей Право. "Может, у меня его сейчас отнимут? — с надеждой подумала Эстер. — Не знаю, как это у меня получилось, но я умудрилась сделать что-то такое, от чего весь Департамент охраны поднялся на уши. Понимать бы только, что именно, чтобы гордиться своей персоной уже заслуженно".
Фейзель ждал ее в огромном зале, стены которого были покрыты мониторами. Мониторы были вмонтированы и в большой круглый стол посередине. Но вместо стремительно бегущих цифр и переплетающихся графиков на всех экранах представал один и тот же образ, показавшийся Эстер настолько бредовым, что она несколько раз моргнула — развалившаяся в кресла фигура человека с залысинами на высоком лбу, крючковатым носом, трехдневной щетиной и кривой усмешкой на полных губах, которая, казалось, никогда не сходила с его лица. Человек одной рукой задумчиво клацал на клавиатуре ноутбука, а другой держал за горлышко бутылку пива, из которой периодически прихлебывал. Если учесть, что при этом ноги он держал на столе и что-то мурлыкал себе под-нос, то картина получалась идиллически безмятежная, безобидная и поэтому совершенно невероятная.