— Вы дадите мне несколько дней, чтобы осмыслить всё… это?
— Разумеется. Вместо ответа мы ждём вашу семью в поместье Цай, что расположена близ старого дворца. Люди Гудреда защищают тамошние границы. Император не приглашает вас в личные покои только из-за болезни.
— Понимаю. Благородно с его стороны.
— Это не все его достоинства, господин Шиети.
Рен поднялся с чувством выполненного долга, но у входа промышленник его остановил.
— В знак моего уважения к вам, господин Рен, и к императору, хочу сообщить ещё кое-что.
— Говорите.
— Когда Согдеван нас собирал у себя и когда он обличил наместника, наказав по всей строгости, он планировал агитацию против императорского двора, посредством раздачи зерна бедным слоям. Помимо этого, владельцу Торговой палаты и главе ревизоров-перебежчиков он приказал разузнать о состоянии императора и распустить слух о его кончине. Так же они планировали вылазку в старый дворец, чтобы отравить советника Романа. Позже мне удалось узнать, что всех главных лекарей столицы казнили за пределами центральных земель вместе с семьями.
Рен вспыхнул от негодования.
— Есть ли у вас доказательства?
— К сожалению, лишь мои слова. Но я могу попросить верных мне людей отыскать нечто подобное.
— Нет. Это слишком рискованно. Вы поставите под угрозу не только свою семью, но и семьи ваших рабочих.
— Не переживайте об этом. У меня есть шурин, увязший в грязных делах. По нему давно плачет тюрьма, и я вытягивал его из передряг множество раз — он должен мне. Я зашлю его. Даже если с ним что-то станется, горевать никто не станет.
— Жестоко.
— Я бы так не говорил, если бы не знал, что этот чёрт выкрутиться из любой ситуации.
— Даже не знаю. Делайте так, как считаете нужным, но сильно не рискуйте, мы попытаемся отыскать иные способы обличения князя.
Рен попрощался с Шиети и вернулся к повозке. Промышленник, сам того не подозревая, уже перешёл на сторону императора, ему осталось только осознать эту мысль и сделать правильный выбор.
***
— Что там творится, старик? — поинтересовался мальчишка каменщик, сгребая с пола кельму и кирку-молоток.
Вместе с пожилым напарником, он занимался укладкой стены вокруг поместья очередного богатея, каких в окрестностях Шаду жило довольно много. Сейчас громада пустовала: напуганные постояльцы поспешили покинуть дом после начала эпидемии. Тем не менее, обновить стену они всё же пожелали.
Внимание мальчишки привлёк шум с соседней улицы.
— Так это, зерно раздают, — не отрываясь от работы, ответил старик.
— Какое ещё зерно? То самое, что чуть раньше собирал с сельских наместник?
— Наверно, — развёл руками напарник, — мне откуда знать.
— Но что они кричат? Не могу расслышать.
— Ну, иди, погляди, раз интересно.
Мальчишка сунул инструменты в заплечный рюкзак и медленно побрёл в сторону толпы. Вызванный ажиотаж поразил его и даже смутил: люди враскорячку ползали в грязи, собирая рассыпавшееся зерно. Они залезали друг на друга, ругались, царапались, кусались. Озверевшие от голода и жажды, позабывшие о болезни, они буквально кидались на раздающих. В мольбах проступали гневные нотки. Толпа душила тех, кто пытался уйти. Кого-то грабили сразу, стоило им отойти от повозки и завернуть в переулок. И все эти вопли, падения и давка — испугали мальчишку. Увернувшись от очередного бедолаги, который старался убежать с горстью зерна подальше, каменщик услышал голос согдеванского слуги:
— Князь Согдеван просит извинить императора за нерасторопность. Неопытный молодой наследник совсем позабыл о тяготах населения. Князь жалует вам зерно из личных запасов, дабы поддержать в эти тяжёлые времена. Мальчик совсем плох и, неровен час, отдаст душу Вселенной. Будьте к нему снисходительны. Однако ж князь вас не оставит. Поверьте. Не оставит.
Мальчишка не думал, что в глазах этих людей могла теплиться хоть какая-то мысль, поэтому даже не придал значения гнилой агитации. Его семья не верила старому императору, не верила молодому, а князю Согдевану и подавно. Благо, им было чем отобедать и отужинать: брат матери воровал еду из разрушенного корпуса ревизоров.
Полный жалости и отвращения каменщик вернулся к старику.
— Ну что, поглядел?
— Ага.
— Понравилось?
— Нет.
Старик усмехнулся и водрузил новый камень на стену.
— Благо, до нас ещё не добрались.
— Что нас ждёт, старик?
— Да кто ж знает. Пока еда на столе есть — и ладно.
— Ну, а когда она закончится?
— Тогда помрём.
— Вот так? Просто?
— А в смерти ничего сложного нет. В жизни — да. А смерти бояться не нужно.
Мальчишка, раздосадованный увиденным и ответом напарника, сполз по каменной кладке, обессиленно опустив голову.
— Я боюсь, старик.
— Смерти боишься?
— Нет, беспомощности. Я вот тут стою с тобой, кладу стену… а вдруг завтра стены не нужно будет класть? Что тогда? Куда бежать, куда деваться? Боюсь, старик, того, что не знаю, как поступить. Видел бы ты их лица… они, должно быть, не ели неделю.
— Я тоже как-то не ел неделю, — предался воспоминаниям старик. — Помню, как выполз во двор своей крохотной лачуги и увидал тощую соседскую кошку. Она пряталась в кустах жимолости, которую, к слову, я к тому моменту уже объел. И вот, мучимый внутренним раздражением и болями, я представил, как ем эту кошку и, знаешь, так спокойно стало на душе. Я бы поймал её, если бы сил было побольше. Она, в отличие от меня, могла добраться к объедкам богатеев.
И снова животный страх пронзил мальчишку. Больше всего пугало спокойствие, с которым старик говорил о голоде. Должно быть, он сталкивался с подобным много раз.
— И как же ты выжил тогда?
— Да вот как те, жрал зерно с земли, когда его вывезли из дворца. Старый император не бедствовал, только всё жадничал.
— Новый такой же будет?
— Не знаю. Но у того дворца были мои знакомые. Они сказали, что он пуст: ни еды, ни драгоценностей. При этом в лекарских центрах дают горячее, купленное за счёт золота из императорских чертогов. Может, мальчишка и другой породы, но какая разница, если он скоро помрёт.
***
К вечеру на улицах Синего города похолодало. Со склонов северных гор потянуло свежестью. Она пролетала над головами прохожих, бередя волосы и срывая синие флаги с благородных домов. И не было для ветра разницы, касается он ветхих жилищ или же тех, что строились из крепкого камня с дорогой отделкой. Неизменный, сильный и безразличный к тяготам мирской жизни, ветер гнал тучи в далёкие земли.
Кир и Мария возвращались в таверну, когда в верхней части города, над украшенным цветастыми тканями мостом вспыхнули красочные огни. Кир широко раскрыл глаза и в восторге разинул рот: подобного видеть ему не доводилось.
— Давай подойдём поближе, — попросил он Марию, которая к тому моменту уже стянула с себя шляпку и очки.
Девушка снисходительно улыбнулась и кивнула. Пробравшись через толпу зевак, Кир остановился у перилл подъёмной клетки, недалеко от железнодорожного перехода. Разноцветные всполохи занимали всё небо, словно распустившиеся под солнцем бутоны ярких цветов. Кир и не заметил, как от прихватившего сердце восторга схватил Марию за руку. Та не сопротивлялась, а только расплылась в довольной улыбке, на мгновение сбросив маску суровости и контроля.
На одном из соседних мостов, пуская пар из ушей, плясало механическое чудо, каких Киру видеть не доводилось. Под яркими вспышками неживое существо исполняло невероятные кульбиты.