***
— И ты так просто отдала ему нашу машину?!
— Не называй этот металлолом таким громким словом, пожалуйста. Он недостоин. Если в его багажник положить Мьёльнир, он с места не стронется… хотя и без Мьёльнира тоже.
— Ты даже имени его не спросила.
— Он сказал, что сам нас найдёт. И что если я хочу его поблагодарить, то лучше всего будет доверить ему машину. Ему интересно.
— Наташа…
— Нечего было засыпать, — Локи снова влезает в беседу без приглашения. Хотя сам проспал всю дорогу.
Над пригородом — безоблачное и всё ещё бессолнечное голубое небо. Странный фокус: должно быть, солнце видно только в черте города. Но Локи уже изрядно повеселел и сдвинул свои жёлтые очки на кончик носа, а Наташа радуется нормальным пончикам в почти нормальном кафе.
Тони переживает. Для вида — за автомобиль; на самом же деле — за то, что не поблагодарил ночного спасителя. Это Наташа ехала с ним ночью на переднем сиденье огромного старого внедорожника, развлекала беседами и угощала чем нашла. И дала отбуксировать «Форд» дальше, вроде как на ремонт, договорившись, что неведомый бородач пригонит потом его сам.
— Наверное, он обиделся.
Тони хмурится и хочет взять один из пончиков, но Локи успевает схватить именно этот чуточку быстрее:
— Когда это тебя волновало?
Соседний пончик совсем не такой симпатичный, но Тони угрюмо жуёт его. Да, когда-то не волновало; а потом много всего случилось. Он был другим человеком, и тот, другой, равнодушный, на самом деле умер в плену. Родился новый. И прожил жизнь, за которую не стыдно.
— Бог с ним, — обрывает Тони беседу о безвестном помощнике.
— Бог, вообще-то, с вами… — начинает Локи.
— Надеюсь, это временно. Лучше скажите, каков наш план?
— В сам Город Ангелов нам въехать не дадут, — рассказывает Наташа, интеллигентно попивая кофе. Он тут, кстати, вкусный, как у живых. — Мы уже написали заявки на контрольно-пропускном пункте, пока ты спал. Локи просит пересмотреть его смерть…
— …в замедленном повторе, как спорный момент в регби? Я тоже хочу посмотреть.
Локи даже не бросает испепеляющий взгляд — он слишком умиротворён и воодушевлён близостью цели.
— Тони. Нет. Он просто длинно-длинно, красивым почерком и обстоятельно пожаловался, что его смерть была ошибкой. Я написала, что хочу переговорить с местными главными лично, и это в их интересах.
— Думаешь, над ними кто-то есть?
Наташа пожимает плечами и вытирает пальцами уголки рта, допив кофе.
— Всегда есть кто-то немного выше. Знаешь, как Коулсон и Фьюри.
— Сравнила так сравнила. Хотя если над этими бракоделами стоит загробный Фьюри, выдерет он их наверняка сильнее, чем обычный. А ты не хотела бы…
— Вернуться сама? Попасть в Город Ангелов? Нет. Ни то, ни другое не для меня, пожалуй. Я всегда жалела, что мы не можем вернуть Пьетро Ванде, а сейчас она там совсем одна, и Вижн… сломан. А тут такая возможность. И ангел-хранитель из меня никогда не выйдет. Какой из меня ангел?
— Аналогично. Но ты что, не вернулась бы хотя бы ради того, чтобы кинуть в Роджерса сэндвичем?
Она щурится. Делает вид, что сейчас бросит в Тони последний пончик. Но так и не берёт его с тарелки.
— Ради того, чтобы раздражать Локи, я бы ещё подумала.
— Какая честь! — Локи восхищается и забирает последний пончик.
— А ты? — спрашивает Наташа. — Ради семьи?
Тони молчит. Качает головой, прикрыв глаза. Долго молчит, глядя в глаза Наташе.
— Мне кажется, я прожил хорошую жизнь. И сейчас они хотя бы знают, где я нахожусь, — пытается отшутиться Тони.
Локи переводит взгляд с Тони на Наташу. С Наташи на Тони.
А потом почему-то закрывает лицо рукой и очень неразборчиво клянёт мидгардских глупых героев.
***
Вероятно, это одно из самых странных судебных заседаний, на которых бывал Тони Старк. А бывал он на многих.
В Город Ангелов им всем так и не дали въехать — въезжать и выезжать могут только горожане. Прислали к мотелю рядом с кафе белый старый «Роллс-Ройс» с водителем в белом костюме. Увезли всех троих в скучное здание на границе города и пригорода, в белый параллелепипед с маленькими окошками, ничем не примечательный внешне.
Странности уже не удивляют — ни то, что Наташа и Локи никого не извещали о выбранном мотеле, ни то, что внутри белого параллелепипеда и окна были расположены как-то иначе, и был он изнутри больше, чем снаружи, и вообще, помещение, в которое их привели, напоминало скорее зал ожидания Международного аэропорта Лос-Анджелес. Только без рядов кресел: много света, белого цвета и пустоты, а посередине этой пустоты — белый же овальный стол, очень длинный. Пеппер заказывала похожий для конференц-зала.
Трое на одном конце стола — и трое на другом. Их пёстрая троица напротив двух мужчин в белых костюмах-тройках и приходящего-уходящего с картонными папками вроде-бы-секретаря, в белом костюме попроще. Дуэт чем-то даже похож друг на друга, только один повыше, потоньше и в очках. Не похожи на «местных» — какие-то инородные, какие-то наёмные сотрудники. И материалами «дела» шелестят как-то безучастно.
Тони сидит смирно и тихо, гоняя из-за одной щеки за другую лимонный леденец. Смотрит то на «главных», то на стену, куда стрекочущий доисторический кинопроектор транслирует неведомо откуда взятую — из каких-то специальных архивов учёта самоубийц — цветную запись смерти Локи.
Действительно, выглядит очень храбро и очень тупо.
Наташа туда даже не смотрит — встречает и провожает взглядом секретаря и крутит под столом в пальцах зажигалку. Локи сидит так прямо, будто проглотил собственный скипетр, выставив вперёд подбородок, и его шея кажется ещё синее и темнее, чем обычно. Ещё страшнее.
— Намерение умереть было явным, — наконец заключает один.
— Позвольте. — Локи поднимается, всё такой же прямой. — Я рассчитывал переродиться после достойной смерти настоящим асгардцем, а не подкидышем. Истинным сыном Одина. Я вообще не смертный, понимаете? Я не католик, не протестант, я не…
— Конфессия в этом месте не имеет значения, — очкастый кивает на дверь, за которую ушёл секретарь. — Вот он, к слову, мусульманин.
— Имеет значение, как вы умерли, господин Лафейсон, — подхватывает второй. — Вы знали, что умрёте. Ваш брат уже был спасён, фактически вы не жертвовали жизнью ради него.
— Я жертвовал жизнью ради обретения новой сущности, использования её против безумного титана и, следовательно, ради спасения человечества!
— И собственного величия.
— И собственного величия, — со вздохом соглашается Локи. — Но я не думал, что я умру совсем. Я не должен был.
— Свидетельствую, — Наташа поднимает руку, очень осторожно. — Эта зелёная гнусь ни за что бы не лишила себя жизни без уверенности в том, что это будет выгодно.
— Видите? — Локи радуется. — У меня есть свидетели.
Тони поддерживает, как и обещал; но эти двое занудны донельзя. Они перекручивают гибель Локи раз за разом, и Локи всё бледнеет, ощущая, что поездка была бесполезна, и Наташа прячет нос в подаренный шарф.
Локи утверждает, что он бог — но его просят доказать это, а магия тут не работает. Потому что в посмертии самоубийц не бывает чудес. Как сыра в чизбургерах.
Дело пахнет керосином — и Тони, как бывало в таких случаях при жизни, поднимается раньше, чем мысль успевает оформиться до конца.
— Ведь всё пошло не так после его смерти, — говорит Тони и победно смотрит на главных. — Потому что это было самоубийство грандиозных масштабов. Феерическая тупость. Просчёт от бога. Ваша матрица сбилась именно поэтому: Локи Лафейсон умер — и внедрился в неё подобно злокозненному вирусу, мешающему работе тонко отлаженной системы.