Условившись на довольно скромной цене – свободная комната за ненадобностью давно не убиралась, да и от хозяина посетители ничего не потребовали – Исидор и гости, без лишних промедлений и неуместных условностей, поднялись на жилой этаж. Проходя в бывшую сыновью комнату, Василий замер на пороге, с профессиональным интересом прислушавшись к тяжелым вздохам в соседнем помещении. С пониманием и грустью он взглянул на швею, прежде чем приняться за распаковку вещей. Исидор же вернулся за свое рабочее место.
Да, Микла, его жена, была больна лефкансией, он сам лишь каким-то чудом уцелел. И с этим уже ничего нельзя поделать – так продолжалось уже четыре месяца. Если человек, начав болеть по весне, не выздоровел, пока побелели только волосы и кожа, тогда начинала бледнеть кровь, и дни его были сочтены. Не зря же заразу эту прозвали болезнью первого снега. А сейчас как раз близилось начало осенних заморозков…
От подобных мыслей мастер и сам тяжело вздохнул. Они с Миклой были стары, да и за немалый срок болезни кто угодно успевает смириться со смертью. Но были у него и другие тяжелые думы – от семьи сына уже три года не шли письма; возможно, просто была нарушена почтовая пересылка – неудивительно, когда голубей выкосило первыми, а во внешний мир ходят только те, кто уже не боится заболеть. Иногда приходили вести от других мастеров-швей, его бывших подчиненных – из тех кто умер, а кто спился, сломленный постоянным ощущением смерти у порога своего дома.
Но Исидор встряхнулся и уверенно взял со стола крестьянскую робу и тонкую иглу.
Тем не менее, положение швеи было куда лучшим, чем у многих. Пусть почти перестали приходить заказы от богатой знати, уличная одежда не утратила своего значения – плотная, полностью закрытая и окуренная одежда надежно защищала от гнусов, которые, как врачи (благослови их Бог) довольно быстро сообразили, и разносили заразу. Риск запустить чумную мошкару или вошь в дом оставался велик, но многим, хотя бы здешним хазельягерам – промышляющим орехами людям – выходить иногда приходилось в любом случае. А пока его мастерство востребовано, уж как-нибудь Исидор протянет…
И поверх грубой ткани быстро начали плестись тончайшие швы, закрывающие самые крошечные прорехи в старом полотне и соединяющие с новыми частями в прочную вещь, заключающую в себе значительную надежду на то, что Мор обойдет ее хозяина стороной.
Когда Василий и Ангелика расположились в комнате, медик выложил из чемодана на стол несколько склянок, разложил хирургический инструмент. Врач произвел в уме некоторые расчеты, и лицо его потемнело. На стол была поднята ещё пара бутылей.
От звона стекла Ангелика вздрогнула.
- Вы… Уверены, что стоит, герр Василий?
- Да. Намного проще будет разобраться со всеми этими пациентами в настоящий момент, нежели затянуть и терпеть последствия. Ничего, думаю, я справлюсь…
Девушка напряглась.
- Как Вам будет угодно. Мне… стоит чем-то Вам помочь?
- …Думаю, пока мне просто нужно твое присутствие - на всякий случай. Но потом, будет здорово, если тебе удастся найти орехов в городе. Да и себе можешь присмотреть что-нибудь – в Хазельгартене много хороших лавок, есть и библиотека…
Ангелика помедлила с ответом.
- Хорошо, герр Василий. Не перенапрягайтесь по возможности.
Василий горько усмехнулся ее словам, отчего девушка поежилась. Затем, он выбрал из инструментов подходящий ланцет, расположился в кресле, поместив левую руку над глубоким эмалированным поддоном. И сделал надрез, между множеством более старых, едва заметных. Девушка с болью посмотрела на то, как по руке врача быстро побежала кровь, заполняя дно поддона, и отвернулась.
Кровь… Какая интересная всё-таки это часть человеческого тела. До сих пор неизвестно, зачем именно служит она в его организме - но жить без нее он не будет. Хотя, события последних лет убедили многих учёных в ее связи с дыханием - имея бледную кровь, люди все время судорожно дышали, словно удушаемые чем-то, если только не падали в обморок, и быстро иссыхали. Тем не менее, сам Василий ещё в годы своего студенчества задумался и о другом ее значении…