Четыре года назад Бледный Мор накрыла мир внезапно, но не так, как это обычно происходит при подобных бедствиях. Был необычайно влажный конец весны, и поля и леса наводнили тучи мошки. Летели они с юго-запада, с теплых болот, и поначалу беспокоили народ меньше, чем угроза загнивания урожая. Беспокоиться люди стали, когда повсеместно, особенно в низинах, стали вспыхивать очаги лихорадки, перед которой волосы, кожа и глаза теряли цвет. У больных кости жгло изнутри, будто они были залиты жидким оловом, а потом несчастные просто начинали увядать. Постепенно появлялась одышка, дышать становилось все тяжелее - точнее, человек дышал, но все равно задыхался. Через сто двадцать - сто тридцать дней после лихорадки заболевший неизбежно умирал. Кровь его тогда была почти телесного цвета. Выживали только те, кто выздоровел до или на ранней стадии лихорадки, и у тех навсегда оставался своеобразный альбинизм. Таких людей и называли беляками. И пусть смерть только без своевременного лечения, которое способен обеспечить любой опытный знахарь, наступала в четырех из пяти случаях - цифра небольшая в сравнении со многими заболеваниями, разорявшими мир с момента его сотворения - пугала неизбежно предопределенная еще за несколько месяцев до свершения судьба заражённых, страшно было наблюдать за ними со стороны их близким, боясь, что та же участь может постигнуть и их. Народ пришел в глубокое уныние, пусть Бледный Мор не был и близко сравним по смертности со страшными болезнями Средневековья.
Проснувшись парой часов позже, Василий ещё некоторое время приходил в себя. Его разбудили хрипы больной жены хозяина дома. Через усилие он поднялся с кресла, медленно прошел в коридор.
На первом этаже, в мастерской, посапывал Исидор, с прохода к лестнице было видно громоздящуюся рядом стопку аккуратно уложенной одежды. Это был измученный постоянными тревогами и творящимся вокруг хаосом человек - лекарь часто встречал таких. Этот человек, должно быть, узнал слишком много о беспомощности современной медицины, и ни за что не примет помощь, пока не убедится, что Василий действительно может и хочет помочь. Хорошо, что хоть в родовом имении жители всецело доверяли своему покровителю…
Лекарь осторожно, стараясь не скрипеть половицами, прошел к хозяйской комнате и заглянул за дверь. Лежащая на кровати, заботливо закутанная в стеганые одеяла пожилая женщина была без сознания или находилась на его грани. Лекарь прошел в комнату и подошёл ближе - жена мастера не подавала знаков того, что заметила его.
Врач нащупал под тканью сюртука ещё один крошечный флакон. Женщина перед ним была мертвенно бледна и невероятно истощена - щеки впали, а кожа обтягивала лицо. Только по судорожным вздохам можно было наверняка судить о том, что она ещё не отошла в мир иной. Опухшие пальцы тряслись, словно от тремора - но Василий знал, что это не он. Старуха могла не дожить до того, как первые его пациенты пойдут на уверенную поправку - а значит, и разрешение на ее лечение он рисковал не получить своевременно. Смысла разговаривать с мужем не было. Потому он достал и откупорил сохранённый пузырек с собственной, почти не разбавленной кровью, и по каплям перелил в приоткрытый рот бедной женщины. Этого должно было хватить.
Василий вернулся мимо дремлющего хозяина в свою комнату с той же осторожностью, с которой пришел в эту. Теперь, как врач надеялся, его собственный сон на какое-то время станет не таким тревожным.
На следующий день лекарь вместе с Ангеликой вышел на прогулку по любимому городу. Старый, славный Хазельгартен, знакомый ещё с ярмарок в детстве - что с ним стало! Ранее, бывало, на широких улицах не столь и большого, но богатого городка бывали и заторы. Лучшие мастера, вроде Исидора, селились в этой ореховой роще и выполняли работу порой даже для королевских семей с разных концов континента. Теперь же те из них, кто не потерял работу совсем, были вынуждены перейти на мелкий заработок на простых горожанах - знать на улицах встретить было нельзя. Ещё тяжелее было хазельягерам - жителям, промышляющим орехом, к которым относился здесь каждый второй. Им никак нельзя было оставаться в доме, ведь вся их работа была в лесу, и они всегда рисковали, что очередной укус крошечного гнуса принесет чуму и в их семью. Таких Василию и приходилось лечить чаще всего.
Пройдет неделя. Все те несколько десятков бледнеющих из принявших у себя врача, которые находились тогда в самом тяжёлом состоянии - с теми же симптомами бескровных людей, почти белых и с огромным трудом цепляющихся за жизнь, - стремительно пойдут на поправку, в этом Василий ничуть не сомневался. Тогда город сразу оживет, и сразу же соберётся у его порога - работы тогда будет невпроворот даже без вынужденных кровопусканий - поэтому врач тратил эту последнюю спокойную неделю на хороший отдых. Сможет ли он помочь всем нуждающимся? Едва ли. Он может с корнем вырвать любого из объятий болезни, и даже больше, но, как всегда, придется кем-то жертвовать. Многими. И пока, вместе со всем миром, ему оставалось уповать на то, что более действенное средство отыщется…