II
В один из дней после прогулки Василий зашел в городскую церковь. Он делал это ежедневно – именно сюда сразу должны были попадать умершие, в том числе первые лефкансики за эту осень. Здесь же врач старался заблаговременно узнавать, если кто-то в городе умирает, чтобы иметь возможность прийти, пока не было поздно.
В старом, стоящем еще со Средних Веков зале церкви стоял местный священник Альбрехт, отмывавший от свечной копоти один из древних образов с зубчатым нимбом – самое частое занятие, за каким можно было его застать, так как прихожан по очевидным причинам почти не бывало. Заметив вошедшего, клирик отряхнул грязный фартук и с легкой улыбкой поклонился, сложив руки в приветственном жесте. Поприветствовав тем же способом его в ответ, Василий сразу перешел к предмету своего визита.
- Отец Альбрехт, сегодня… появлялись ли покойники?
В светлой рясе, с белоснежной головой и пронзительными серыми глазами высокий, нестарый еще беляк сам походил на святого. Тем не менее, в этот век, когда гигант коронарийской церкви решительно начал терять свою власть под натиском научного знания и беспомощностью перед лицом болезни, клирик, выпускник Инаштадта, и сам был скорее ученым мужем, нежели фанатиком. Потому Василий без труда заключил с ним согласие на доступ к трупам, документально доказав свою принадлежность к ученому миру и осведомив о своих способностях и связанных с этим исследованиях.
Как бы в ответ на вопрос светлый лик церковнослужителя помрачнел.
- Да, герр Штахеллер… Скончался Штефан Вольф, кузнец. Его семейство после моих уговоров согласилось на процедуру.
Василий напрягся.
- Сколько часов прошло с момента смерти?
- Скорее всего, меньше десяти. Он умер во сне, неожиданно для близких – накануне он был еще в силах самостоятельно принимать пищу. Утром тело сразу же доставили – я думал зайти к Вам, но решил, что Вы и так не замедлите появиться.
- Это хорошо. Тогда я примусь сейчас же.
Врач и священник прошли наружу, в часовню при кладбище, где на столе, завернутый в саван, лежал покойник. Сняв плащ и закатав рукава, Василий незамедлительно приступил к осмотру.
Тело кузнеца окоченело и напоминало сейчас мраморного атланта из тех, какие поддерживают своды некоторых старых зданий, только трупные пятна мешали этому сходству – бледные в сравнении с нормой, но все еще слишком яркие для смерти от лефкансии. Медик не мог произвести вскрытие для того, чтобы достоверно узнать причину смерти больного – организм должен был сохранить максимально возможную целостность. Это был крепкий детина – должно быть, у него могучее сердце. Скорее всего, мужчину убил инсульт – он почти всегда завершал болезнь, но у некоторых наступал раньше, чем у других. Тогда процедуру стоило производить на шее – около сонной артерии, в непосредственной близости к головному мозгу…
Василий сделал тонкий надрез в выбранной части тела трупа, затем взял и осторожно ввел себе под кожу на запястье левой руки иглу с небольшим желобом внутри нее. В выемку тут же устремилась тонкой струйкой темная, здоровая венозная кровь. Альбрехт, помогавший двигать тело при осмотре и подававший сейчас инструмент, с глубоким интересом наблюдал за действиями врача. Тот, наклонившись над кадавром, пустил поток внутрь свежего пореза. Красная жидкость тут же стала впитываться в рану, окрашивая кожу изнутри розовым, заставляя выглядеть ее вновь живой. Еще несколько капель – и лекарь вынул иглу и слегка зажал место прокола на руке. Оставалось ждать.
Темная точка на месте ввода иглы стала медленно рассасываться. На шее трупа срез ткани заблестел от влаги и тоже начал понемногу, едва заметно глазу, затягиваться.
Производя процедуру, доктор невольно вспоминал событие двухлетней давности. Случайно поврежденная ладонь – и полоса из капель легла на мертвое тело девочки, чему он тогда не придал значения. Но, когда пришло время убирать трупы, этот уже не выглядел таким мертвым.
Теплеет кожа, глаза вновь становятся прозрачными и вновь приобретают блеск – и уже создается впечатление, что этот человек просто из-за чего-то замер… Трупные пятна рассасываются – здесь это заметно хорошо, пусть тогда болезнь и вытянула из них весь цвет. Несколько часов – и к телу начинает – пусть и совсем немного – возвращаться живой розовый цвет. Сейчас он не следил за всем процессом так пристально, но тогда он не мог оторвать глаз от кожи, к которой неведомым образом возвращалась жизнь, ежеминутно сверял температуру, пытался нащупать, ощутить возвращение чего-то еще…