Она, не вслушиваясь, кивнула. Шурик пошёл и сел. Тройка недоумённо уставилась на него.
— А этому хмырьку чего здесь надо? — сдвинул кустистые брови один.
— Брысь! — кинул сквозь зубы другой.
Шурик поёжился, но вставать не стал:
— Мне официантка сюда велела…
— Какая?
— Вон та!..
— Любаша-джан, ты кого нам подкинула? Избавь, пожалуйста, — золотоносный палец указал на Шурика. — И впредь прошу!..
— А я при чём? — спросила беленькая, убирая со стола опустевший графинчик.
— Но ведь вы мне сказали — сюда…
— Ничего я не говорила!
Назревал конфликт. Она оглядела переполненный зал и Шурика. Оценив его вместе со всеми потрохами весьма невысоко, вздохнула: «Иди за мной!». Придвинула стул к сервировочному столику возле портьеры, отделяющей от зала служебное помещение. Принесла, не спрашивая, бульон с яйцом, котлету с поджаренным картофелем и стакан кисловатого напитка.
Металлические бортики столика мешали есть, холодили кожу через тонкое полотно рубашки.
— Хлеб вот!.. — раздался рядом уже знакомый голос.
Но хлебницу поставить было некуда. И Любаша, не особо церемонясь, сунула её Шурику в левую руку, чтобы подержал, пока передвинет посуду покомпактнее. Шурик изо всех сил напряг слабые пальцы, но хлебница всё равно шлёпнулась на котлету.
— Ты чего это?
Шурик сконфуженно забормотал что-то про свой недуг, про смерть матери, про то, что ему бы только поесть по-человечески, желудок, мол, уже…
Бровки Любаши сошлись к переносице. Она смотрела на него внимательно, слушала, думая о своем.
— А живёшь далеко?
— Рядом, через два дома.
— Так-так!.. — она что-то решила для себя, оторвала листок от блокнотика: — Адрес говори!
— Зачем?
— Через день, в свою смену, буду заходить и приносить еду.
Шурик прямо запунцовел:
— Ну что вы?! Может, я сам? А вообще, вы меня так бы выручили! О, конечно, это лучший выход. Сюда мне сложно, — он хихикнул, — тут я не в своей тарелке… И вы не беспокойтесь, я кредитоспособен. Заплачу, сколько надо. А что брюки не глажены, так рука…
— Ну, не за бесплатно, конечно.
Она спрятала листочек в нагрудный кармашек.
Шурик проводил бумажку взглядом, отметив высокий Любашин бюст — но не как предмет соблазнительный, а как деталь, к примеру, древнегреческой статуи.
— Ждите около семи. Пока народ не повалит. Устроит?
— Да-да-да! Конечно. Спасибо огромное!
Потом, прозрев, он понял, что кормила она его объедками с чужих столов за полновесную, разумеется, копеечку. Но это — потом. А первый вечер был праздничным, освященным пятиминутным появлением Женщины в его запущенной квартире.
Ну не сказать, чтобы — грязь… Пол он вымыл. Пыль смахнул. Постель была не первой свежести, но того ж под покрывалом не видно.
Он знал, что со временем запустение настигнет его дом, но пока матушкина тень помогала ему.
Любаша вошла в квартиру, наполнив её запахами еды и сирени:
— Бабка возле подъезда продавала.
И до Шурика дошло, что, оказывается, весна уже расцвела вовсю. Любаша отломила душистую белую кисточку:
— А это тебе. Есть куда поставить?
Шурик засуетился в поисках подходящей вазочки. Не нашёл.
— Я пока в стакан поставлю, ладно? А потом отыщу… — И вдруг, спохватившись, продемонстрировал галантность: — Это я должен был бы цветы дарить! Пожалуйста, включите в счёт. — Он испугался, что покажется нахалом, и потому повторил просительно: — Пожалуйста…
Любаша кивнула.
Два месяца она регулярно забегала на несколько минут. Иногда всего лишь заменяла порожнюю посуду полной, иногда присаживалась перед телевизором, ожидая, пока Шурик съест принесённое. Тогда он торопился, переживал за неё — ещё чуть-чуть и начальство спохватится, и клиенты заскандалят…
Конечно, хорошо, что проблемы с питанием уменьшились. Но это хорошее оказывалось, с другого боку, тяжеловатым. В финансовом плане. На еду, получалось, уходила почти вся его бухгалтерская зарплата. Ну ладно, любимые «толстые» журналы почтальон ему приносил по подписке. А другие, те, которые он покупал в киосках вразброс, под настроение… Вот уж не думал Шурик, что денежки, оставленные в книжном магазине, станут недопустимой роскошью. Нет-нет, лучше ходить голодным! И вот уже, когда он почти решил отказаться от Любашных услуг, избрав безобидный повод — отъезд в придуманную длительную командировку, всё изменилось. Кстати, Шурику командировку, и правда, предлагали, но он представил себе тягостную самолетно-гостиничную суету и уступил столичный вояж коллеге.
Он немного волновался: как Любаша воспримет его отказ? Хотя, может, и ей надоели хлопоты с Шурикиным питанием — срывайся с работы, беги, тащи судочки… Но как раз в этот день что-то изменилось, Любашин взгляд стал синее и ласковее. Она не уставилась тут же в экран «Рубина», а присела рядом, стала расспрашивать про работу. Шурик пытался отвечать с набитым ртом, но она касалась его слабой руки, улыбалась: