Внимательность, поражённая ожиданием, перестала быть подмечающей, узнающей. Потеряла равновесие образа и его смысла. И вроде бы Мрак всевластен, однако искажением грешил не он. Зот смотрел в него, но многое выпускал, упускал сам и этим отрешением напоминал бездумность, которую, правда, изредка отвлекали безвольные белые мошки. И лишь бесцеремонное распласталось на поверхности.
— Не хотел застить дела твои сердечные, но погодка шепчет остаться. Да-да, каждая снежинка! — Знакомый голос, размах его вальяжности напомнили друга. — Ух, расквитался! — Расчищая скамейку и воспоминания, Маиль неприветливость Зота не замёл; заполошный, по-свойски и по-доброму, он сел рядом и принялся рассматривать друга всей своей нескромностью.
Зот оставался пока в недостигнутом — будущем, для себя в сейчас — безличным, поэтому прожить его образ взялся Маиль: с экзамена друг выскочил первым и освобождённое усилие, как теперь оказалось, пригвоздил к неподвижности; его зелёные волосы, застигнутые снегопадом, влажными космами облепили лицо, которое потеряло естественные округлости, вытянувшись, более прежнего заострившись, но не лишилось от этого изящной светскости. Зот по-прежнему необыкновенно хорош собой, его настороженно-хищная красота, преобразившись даже, способна была обольщать. Глаза — две большие выпуклости с зелёным перламутром, словно кузмички, для кого-то понимающие, для кого-то гордые. От мамы он унаследовал художественно-аккуратный нос и нехарактерную для юга белую кожу. Маиль это припоминал, не видел. Но даже так, сквозь возникшую вязь тины, он уловил понурую задумчивость друга, ведь взгляд был прикован, рот скован. И, чтобы достичь того же, за что усиленно хватался Зот, аманич решил погружаться впредь сообща, не выпуская его из виду, друг другом отмеряя глубь.
Для Маиля молчание стало перебарывающим и перемалывающим, для Зота — необходимым и достаточным; у каждого — как в прощании-навсегда, когда один загадывает далёкую встречу с изменившимся, другой расстаётся, чтобы не надеяться на такое воссоединение.
— Не переспорил я Самрюню. Ох и крутился он! Аки сухая вертушка, оторванная от родимого сука. Откуда только брал он все эти примеры. Шелупонь… — Отрешённая задумчивость Зота покрывалась мрачным, парень подле себя начал примечать шевеления друга, который, закинув ногу на ногу, с появившегося грифа сгонял неповторимые кристаллики. — Ладно, в этот раз я тебя почти догнал, третьим управился, ха! Хоть ошибки разбирать не оставили, ведь скукота это. — Маиль продолжал вытягивать Зота с неподвластной самому глубины, раздражая его, досаждая ему. И хотел было предложить пообедать, но вспомнил, как губительно для Прогалины всё поникшее, расчувствованное, и передумал. Ещё успеется, природа не обязана утешать чужую меланхолию. — И стоило так спешить? Ни разу ещё раньше нас не сдавали.
Мгновение, одно лишь и безвозвратное, Маиль увидел друга слабым. Не жалким и не для жалости сидящим, но и подсмотренного было через край той крепкой дружбы, какой каждый из них гордился. Маиль сконфузился, испугался, вдруг мысль поселится, вдруг её примут другие. Пропало желание вести себя хорошо, приемлемо для того места и той атмосферы, что хоронило и подавляла понимание хорошего. Разговаривать нужно по-иному, не развязно: не для того, чтобы поцарапать раздражение, ведь царапина эта уже есть и беспокоит. Маиль вернул интонации, тон, которые влияли на слушателя как удивление и подчинение. На любого слушателя.
— Пусть, зато увижу первым. — Не от слабости Зот собирал волосы, не от слабости их завязывал запутанными. И не против слабости восстал Маиль, подавая другу свою сухую малокозырку. И не снисхождением отвлёкся от терзавшего предательством предубеждения, а благодарностью за вместе пройденное и за так же беспощадно-смело отринутое.
Дружба Зота и Маиля особенная, обособленная: каждый в любой момент может жить исканиями другого, принять на веру его интересы, соединяясь и противодействуя; ища свой путь в совершенно ином измерении, в момент, важный другу, может показаться и оказаться рядом с ним. Спина к спине. Обороняться, защищаться в зависимости от силы давления, от внезапности влияния. Для друга готовы стать и проводником, и спутником, вожатым и провожатым.
— Что подаришь ей? — Маиль одолел дурную мысль. И теперь думал о влюблённости. Он привык встречать Роньяну с подарками от Зота. Привык видеть, как друг их ненароком подсовывает.