— Я собирал цветы, хотел сплести тебе первый летний венок. И вдруг вижу: на листьях маленькие паутинки. Да совсем уж необычного цвета. И пахнут. Асаль, они пахли так громко, так сладко, так незнакомо. Я боюсь забыть этот запах… Ещё! Мне показалось, что слышал их шёпот. Сама невесомость разговаривала со мной, ниточки то расплетались, то сплетались вновь. Мы условились, они волны. Нет, нежнее и легче они. То паутинки, то косички. Думал, обманывают меня глаза и уши, знаешь же, как жарища сегодня развольничалась. Ан нет, моргнул, а не пропадает. Мечтал, чтобы ты бегала рядом, чтобы видела… Чтобы называла мне прекрасные цвета, переливы, оттенки. Вдруг чувствую — становлюсь сильнее. Асаль, не шучу. Не видение восторга. Я окреп. Смотри, даже старый шрам затянулся!
Она слушает, стараясь ни слова не упустить. Дышит его впечатлением, любит его воспоминание о знакомстве с Ней. Он встретил Эдарри раньше — не беда. У них сильная связь. Она почувствовала, как бывает хорошо, ему хорошо, — прожила это чудо с ним.
Тьма едва уловимо расползалась, широта её хищного нрава уступила полумраку, возникшие расщелины нивелировали право на сопротивление свету. Страж разрешил — перешеек появился и тут же уменьшился до нужного аманичке фория. Пройти дальше она не смогла. Сквозь пелену до неё дотягивались слабые мерцания: разнообразие и какофония предметов затмевали истинность их очерка. В этой мутной многоликости распознать хозяина — немыслимо. Теперь аманичка уверилась в предчувствии: брат ещё спал. И ни криком, ни шёпотом до него не дотронуться. Фориец заглушает тревожность, а входить без спроса воспрещается. Иногда и свобода согласна примириться с ограничениями, если условия ей ставит безопасность.
Попросить о помощи аманичка не решалась. Но негодование на беспечность брата подтачивало её смущение. Обычным утром она бы обошла обращение к чужому стражу, вслух не высказала бы просьбу, ведь в её исполнение по-настоящему не верит. Если собственный фориец молчаливо-загадочен, отчего другой должен уступить? Даже первокурсник уверен: стражу важен не столько варья́р — его достоинство, доброе имя и иное притязание на власть, сколько форий, вытянутый им из косы вероятностей. Добиваться перемен в неодушевлённом никто не пытался — на решето для воды не заглядывался.
— Разбудите, пожалуйста, исина Вафу… — Слова уплыли в темноту. Они пропали так быстро, словно кто-то выловил каждое из них.
Аманичка по-прежнему оставалась в своём фории, потому тишины не чувствовала. Но и изменения, ни щуплые, ни дюжие, не заглянули к ней. Девушка заискивающе посмотрела по сторонам. Не желала она своим решением заразить брата; его усилия требуют оценки и заслуживают право наивысшей защиты.
Вдруг налетела прежняя тьма, запахло едко-кислым, уксусным да так сильно, что аманичка пошатнулась и отступила вглубь своего фория. Перед ней бушевала стихия, она металась, будто её стягивали, насильно собирали по всей ширине, чтобы подпоясать. Запах усиливался. Девушка, не выдержав его напористости, заслонила лицо рукавами пальто. Сколько ей выпало стоять в оцепенении, история скроет, но помощь стража — опишет непременно. Тьма рассеялась.
Парень лежал под кроватью, вокруг головы его разметались учебники, не было сомнений: ночью перетрудились все. Одежда свисала со стула; тумбочки, коих было целых три, раскрывали свои дверцы в каком-то неприглядно застывшем зевке; стол из последних сил терпел нашествие листов, изрезанных, скомканных, — словом, всё оправдывало сладость сна хозяина.
Аманичка перешла в форий брата. Потрясенная отзывчивостью форийца, она скоро её позабыла — распластавшийся хаос поверг в большее смятение. Ни ругать, ни отчитывать… Сотрясать воздух следует за правое дело, а здесь и компас затерян. Беспорядок, настолько удручающий своим размахом, встретился ей впервые. Всё-таки исин Исмат умеет нагонять первобытный ужас.
— Уже встаю. Дай мне четверть прямой… — Аманич продолжал лежать с закрытыми глазами, но девушка почувствовала облегчение. Страж не нарушил правило, сначала разбудил Вафу, лишь после впустил её.
— Не особо тороплюсь на турнир библиотекарей. Решила пропустить экзамен. Вот зашла узнать, составишь ли мне компанию на допке. — Аманичка догадывалась, какое впечатление произведут слова, брошенные будто невзначай, и всё же брата недооценила.
Вафа резко потянулся наверх — за утренним удивлением, — стукнулся головой и коленями о кровать. Хлынула боль, но ей он не дался — понурый взгляд удержал на сестре.