Я усмехаюсь.
— Вот и лампочка тускнеет.
— Фрейя, — тихо рычит он. — Ты говоришь о Фрейе.
— Очевидно.
— Ты не понимаешь, о чем, черт возьми, говоришь, Кензо, — холодно рычит он.
— Неужели? Думаю, что говорю о чьей-то маленькой влюбленности…
— Заканчивай. Это.
Вау. На лице Мала такая ярость, которую я редко вижу, разве что во время перестрелки.
— Что, черт возьми, происходит, Мал?
Он залпом выпивает остатки своего напитка, и злоба исчезает с его лица.
— Ничего. Пойду подышу свежим воздухом.
Я хмурюсь, наблюдая, как он исчезает в толпе.
Что, черт возьми, это было?
Собираюсь выпить еще один коктейль, но когда вижу, как миссис Туро и ее кучка жен якудза хихикают, проходя мимо меня — без Анники — что-то более мрачное привлекает мое внимание.
К черту выпивку.
Ухмыляюсь, пробираясь сквозь толпу в поисках ее. Я уже ощутил это дома, когда заставил ее кончить мне на язык. Но я смаковал вкус ее киски всю чертову ночь, и теперь член страшно ревнует мой рот.
Вспоминаю наш разговор в самолете о фетишах на свободу действий.
Я стону про себя, мои глаза бешено метаются по клубу, когда представляю, как нахожу ее, увожу в ближайшую уборную, чулан или темный угол, склоняю ее и трахаю, пока она не сможет ходить прямо. Или ставлю ее на колени и трахаю ей рот, пока не излью свои распухшие яйца ей в горло.
Мне просто нужно, черт возьми, сначала ее найти.
Направляюсь к занавешенному коридору, ведущему к уборным, чтобы проверить там, когда слышу за ними голос, который узнаю.
— Осуществи для меня эту сделку, марионетка.
Валон, ублюдок Лека.
Стискиваю зубы, останавливаясь, чтобы послушать, как он разговаривает, я полагаю, с одним из своих головорезов — по телефону, так как я не слышу ответа.
— Дай мне то, что я хочу, — холодно рявкает он. — Иначе я расскажу твоему новому мужу, какая маленькая шлюха была его жена…
— Не смей, черт тебя дери, трогать меня!
Все мое поле зрения залито красным. Мой мир превращается в огонь.
Он говорит с Анникой.
Только ярость заполняет мой разум, лишь бешенство бушует во мне, когда я, подобно всаднику Апокалипсиса, распахиваю занавес и бросаюсь вперед.
Валон держит дрожащую, перепуганную, почти кататоническую Аннику за запястья. Когда он видит меня, его глаза расширяются, и он отступает.
— Кензо, что бы ты ни услышал…
Я бью его так сильно, что чувствую это до самых своих, черт возьми, ног.
Чувствую, как его зубы хрустят сквозь губы под моим кулаком. Лека не маленький человек, но все же он наполовину падает, наполовину спотыкается назад, мяукая от боли, когда я снова бью его по лицу.
Он сгибается, задыхаясь и сплевывая кровь и рвоту, прежде чем я со всей силы ударяю его коленом, слыша, как ломаются его ребра. Мое колено врезается ему в лицо, разрывая ему рот, заставляя его голову резко откинуться назад.
Валон спотыкается о дверь в дамскую комнату. Я врезаюсь в него, дыша чистой ненавистью и местью в его лицо, когда мы оба проламываем дверь и падаем на кафельный пол.
Он блеет и рыдает, поднимая руки, умоляя меня пощадить его.
Я ничего не слышу. Ничего не вижу, кроме неприемлемого факта, что он все еще дышит.
Тащу его за горло к одному из кабинок, выбивая дверь и толкая его вперед. Использую свою ногу, чтобы вдавить его голову в унитаз. Затем падаю на колени и хватаю его за шею, сильнее вдавливая его лицо в воду.
Я держу его там, пока его ноги и руки дергаются и бьются.
Дергаются и бьются.
И начинают замедлять движение…
— Кензо!
Смутно осознаю, что сильные руки, возможно, принадлежащие Малу, пытаются оттащить меня. Но именно резкий, холодный голос Соты, наконец, разрушает заклятие. Я поворачиваюсь, моргая, откидывая волосы назад и возвращаясь в реальность.
Это Мал пытается оттащить меня от Леки. Сота стоит в разрушенном дверном проеме, окруженный своими охранниками. За ними всеми я вижу ее.
Анника.
Она обхватила себя руками и неестественно бледна, застывший, кататонический взгляд все еще на ее лице. И она дрожит.
Мои руки отпускают Валона, позволяя этому придурку, харкая и задыхаясь, отползти от унитаза.
Я не говорю ни слова, когда встаю. Не смотрю ни на кого из них.
Просто прохожу мимо них и хватаю ее за руку.
— Мы уходим, — рычу я. — Сейчас же.
22
АННИКА
Чувствую себя так, будто застыла во льду: везде онемение, я вижу мир сквозь морозное окно, которое никак не могу протереть.
В пути меня поглотила тишина, где я не видела ничего, и не слышала ни слова, даже если Кензо говорил — а он, как я знала, молчал.