— Хорошо. Я понимаю. Сходство тебя оттолкнуло и напугало… Но ведь и до моего приезда ты была по отношению ко мне не лучше. Вспомни прошедшие годы. Ты — на Украине, я — в Петербурге…
Эстерка скрюченными пальцами ухватилась за портрет. Уголки ее рта опустились. Но она быстро овладела собой:
— Многого, сын мой, ты не поймешь. Лучше будет, если не… Но именно так все и было. Хочешь — верь, хочешь — не верь! Когда сходство с твоим отцом — во внешности, в характере — стало таким отчетливым…
— В характере тоже?
— Тоже. Ты вылитый он. Его необузданность, его горячность… Вспомни, как ты вел себя с родственницей, жившей в нашем доме… с Кройндл…
— Она тебе рассказала? Мне так и казалось, что ты знаешь…
— Знаю. А когда я узнала, что ты полностью стал мужчиной… так рано стал мужчиной, меня охватили злость и горечь. Не от тебя одного я тогда отдалилась…
— Я знаю. Ты рассталась и с Кройндл, и со своим аптекарем… Как его там звали? Шик, Йосеф Шик. Да-да, я помню… Но только скажи, мамка! Ты сейчас собираешься, как я вижу, рассказать мне всю правду… Чья дочь эта девочка, сиротка Кройндл?..
Эстерка вздрогнула:
— Чья дочь? Что это вдруг?.. Я тебе уже сказала.
— Да, ты сказала. Но мне как-то не верится, что она дочь того несчастного арендатора, за которого Кройндл вышла замуж в Лепеле…
— Не верится? Почему?
— Еще вчера, когда ты начала рассказывать о муже Кройндл, что он… Смотри-ка, да ты в лице изменилась! Я подозреваю, что…
— Что? — хрипло прошептала Эстерка.
— Что ты так пугаешься? В Петербурге я не раз слыхал, как деды, злясь, говорили между собой, что твой аптекарь с короткой фамилией… Как его там? Шик… Что он был к этому причастен…
Эстерка вздохнула с облегчением:
— Ты имеешь в виду моего отца и реб Ноту?.. Они знали?.. Как они об этом говорили?
— Полунамеками, недоговорками. Как старики разговаривают между собой, когда малышня их слышит. Это было уже давно. Я был тогда еще мальчишкой. Но понимал намного больше, чем они думали. Я понял, что твой бывший жених имел дело с Кройндл… В твоем доме и у себя в аптеке. И что замужество Кройндл в Лепеле было вынужденным… Муж начал с ней ругаться сразу же после свадьбы, а она — с ним. Если бы Кройндл не умерла родами, они все равно бы развелись…
Чем дольше говорил Алтерка, тем просветленнее и спокойнее становилось лицо Эстерки. Только что выглядела подавленной — и вот она уже обаятельно улыбается и даже лукаво хихикнула. Это было совсем на нее не похоже. Она погрозила пальцем своему единственному сыну:
— Не он один любил Кройндл… Ты — тоже.
Внезапное веселье Эстерки вызвало у Алтерки беспокойство. Его глаза загорелись:
— Да, она же тебе рассказала. Рассказала, не стесняясь…
Острым чутьем женщины, спасающейся от подозрения, Эстерка почувствовала, что надо воспользоваться растерянностью Алтерки, чтобы еще больше оглушить и ослепить его. Она намеренно насмешливо посмотрела ему в лицо:
— Она все мне рассказала. Про коптилку, которую ты потушил. Про ночь в ее спаленке…
Алтерка покраснел, что случалось с ним редко. Он больше не мог выдерживать взгляда матери. Ему показалось, что не подобает матери разговаривать с сыном так открыто и… таким голосом. У него начал заплетаться язык:
— Если так, то возможно… что эта малышка… сиротка Кройндл… Как ты думаешь?
— Нет-нет-нет!.. — поспешила успокоить его Эстерка. Она боялась, чтобы ее слова не слишком уж его потрясли. — Малышка? Нет. Она — дочь Йосефа Шика. Ведь я годами его мучила. А Кройндл пожалела… Она поначалу сама дразнила его, надевала мои платья, делала такую же прическу, как я. Но понемногу, понемногу… Все началось с комедии, с игры. Знаешь ли, у женщин так часто получается…
— Теперь я понимаю, — вздохнул Алтерка. — Поэтому ты с ним и рассталась.
— Да.
— А малышка, ты считаешь…
— Я, можно сказать, уверена. Она похожа на него. Такие же волосы были когда-то у Йосефа Шика. Когда он был еще моим учителем…
— Когда я вчера увидел ее, она кого-то мне напомнила. Правда. Но я никак не мог понять, кого…
— Ее считали недоношенной. Она родилась через семь месяцев после свадьбы Кройндл. Но муж не захотел поверить в это. И у него были для этого определенные основания. Поэтому я и бросилась в Лепель сразу же после смерти Кройндл и удочерила сиротку. Я знала, что она осталась в дурных руках. Вдовец ни минуты со мной не спорил. Он, кажется, был рад отделаться от девочки…