На кельне сидел пожилой кучер, ссутулившись так, будто он держал на своих широких плечах весь груз позора и огорчения, который изгнанный гость увозил с собой в Пропойск… Раз или два он оглянулся на «паныча». У него, видать, язык чесался, и ему до смерти хотелось сказать хоть несколько слов… Но «паныч» не дал ему такой возможности. Лицо Алтерки было серым от сердечной боли, а взгляд — острым, как нож. Он действительно чувствовал себя изгнанным из рая в проклятый мир. Не только сам хозяин, реб Йегошуа Цейтлин, не вышел из дома проводить его. Даже его бывший учитель, реб Мендл Сатановер, не спустился, даже приказчик Прокоп не вышел открыть ворота. Мертвая пустота ощущалась вокруг, когда он покидал дворец в Устье. Два прекрасных предыдущих дня казались сейчас сном. Он заснул в барской карете и въехал с большим парадом в ворота с висящей над ними надписью «Добро пожаловать!», сплетенной из свежих цветов, а проснулся в задрипанной бричке… Алтерка не раскаивался в произошедшем. Слишком хорошо ему было вчера в объятиях Марфушки, чтобы теперь раскаиваться. Его только сильно раздражало, что он был так неосторожен и забыл, что находится среди святош. Что они понимают в таких вещах? За какой-то кусок старого пергамента с полустершимися буквами они способны отказаться от всех наслаждений этого мира…
И еще одно переживание кололо его сердце. Выезжая из ворот, он услыхал всхлипывания и увидел Марфушку, спрятавшуюся за стволом старого тополя. Кокошника на ней не было. Она словно сгибалась под тяжестью своих пшеничных кос. Лица ее было не разглядеть — только плечи, дрожавшие под вышитой крестьянской блузой. А он проехал мимо, притворившись, что не видит ее. У него не нашлось мужества выскочить из брички и прижать ее к сердцу, как должен был бы поступить настоящий петербургский кавалер, ищущий деревенских приключений, в духе Руссо, по последней столичной моде…
Да, мерзко закончилось это приключение. И поэтому он ощущал упадок сил во всем теле. Но чем дальше Алтерка отъезжал от Устья, тем отчетливее понимал, что реб Йегошуа Цейтлин был наверняка подавлен намного сильнее и глубже, поскольку он сумел заставить себя выгнать внука своего покойного друга из дома без прощания, без стакана чаю на дорогу.
Кучер, казалось, чувствовал мысли «паныча», его сердечную боль. Он начал чесать себе затылок рукояткой кнута и наконец, не выдержав, вытащил из-за пазухи своего мужицкого одеяния маленький сверток и сказал, с трудом подбирая слова:
— Тутошки панычу… Но!.. Пан казав…
Алтерка нетерпеливо выхватил у кучера сверток и поспешно развернул этот кусок чистого холста. Как будто именно в нем скрывалось объяснение поведения реб Йегошуа Цейтлина, некий комментарий к его резкой записке и к изгнанию молодого гостя из дворца…
Однако в свертке был только косо отрезанный кусок хлеба и ком свежего творога. Больше ничего. Скромная трапеза для свергнутого принца в изгнании.
— Пан казав, — снова забормотал кучер. — Пан сказал, что если ты захочешь, можешь перекусить…
Алтерка бросил сверток на дно брички и посмотрел колючими глазами на кучера:
— Пан, говоришь, казав?
Кучер растерялся и даже начал в отчаянии креститься:
— Не!.. Как Бог свят… Я тебе правду скажу, паныч! Не пан Йоша, а Марфушка велела мне это передать… тебе в руки. Доброе сердце. Когда я запрягал лошадку, она ко мне подошла и попросила. Она плакала, сердечная, и просила. Тятька ее побил…
— Когда он ее побил? Ночью? Я что-то слышал…
— Всю ночь он ее бил. Тятька! У него сердце болит. Пан Йоша тоже зол на то, что ты у него в доме обидел его воспитанницу. Он ведь для нас как отец родной, пан Йоша… Так-то обстоят дела, паныч!
— Рассказывай, рассказывай!
— А что тут рассказывать?! Ты уж сам понимаешь. Ты ведь грамотный. Прокоп, сердечный, узнал. Как вернулся из поездки, сразу пронюхал. Отцовский глаз! «Где твой кокошник, — говорит, — ты, курицына дочка?..» И начал ее таскать за косы по хате. А сегодня с утра упал в ноги нашему пану: «Ты наш отец, пан Цейтлин! Вот что мне сделал твой гость. Мою Марфушку испортил!..» Пан Цейтлин — строгий. Он не стал много говорить. «Оставь, — сказал он, — Прокоп. Не ходи к нему больше, к этому гостю! Ни ты, ни твоя дочка. Не прислуживай ему! Я уж сам его обслужу!» Ну, вот он тебя и обслужил…
— Хватит уже! Молчи!.. — прикрикнул Алтерка, словно не сам только что просил кучера рассказывать. — Я уже знаю! Все знаю…