Но это произошло до Пейсаха, намного раньше украинской весны. На этот раз Алтерка свалился им как снег на голову посреди зимы. По хорошему санному пути, по еще замерзшему Днепру он приехал — в красивой шубе и в высокой собольей шапке. В таком меховом одеянии, раскрасневшийся от мороза, он выглядел больше, сильнее и решительнее, чем во все свои прошлые летние визиты. Он напоминал хищного зверя, издалека учуявшего, что добыча выросла, созрела и ею уже можно закусить. Она скрывалась в такой дали, у замерзшего Днепра, но ничего! Он все равно ее найдет…
На этот раз он привез Кройндл подарки, какие привозят барышням: большую коробку засахаренных русских фруктов, перевязанную шелковым бантом и украшенную искусственными розами. Горностаевую шапочку и такую же муфту на перевязи из меховых хвостиков.
На обед он не захотел оставаться. Но вечером, когда морозные искры мерцали на раскатанном днепровском шляхе, а снег на крышах розовел от зимнего заката, Алтерка приехал снова. В маленьких полуоткрытых санях, запряженных тройкой лошадей, с хихикающими колокольчиками под дугой. Безо всяких предисловий он пригласил маленькую Кройнделе в сани — ему захотелось покататься.
Он даже не спросил разрешения у Эстерки, а сразу обратился к девочке:
— Кройнделе, ты готова?
Наверное, они заранее договорились между собой. «Тетю» полностью проигнорировали, как незначительное препятствие на пути.
Эстерка побледнела, как шапочка из горностая на головке Кройнделе и муфта на ее ручках. Взгляд на нее, взгляд на сына… Дело обговоренное! Когда они успели? Девчонка уже даже успела нарядиться в привезенные ей обновки. У тети и не спросила.
— Она не поедет! — встала между ними Эстерка. — Ребенок не едет…
— Ребенок? — издевательски подмигнул Алтерка и рассмеялся. — Ну, коли так, мамка, то иди и тоже садись в сани!
У Эстерки больше не было сил сопротивляться непрошеному гостю. Она молча оделась в свою длинную беличью шубу и беличью шапочку и сразу помолодела и похорошела. Никак не отреагировав на сделанный ей Алтеркой комплимент, молча позволила укрыть себя в санях меховой полостью. Тройка рванулась и понеслась стрелой по замерзшему Днепру в степь.
Эстерка сидела между Алтеркой и Кройнделе, но сын ее словно не замечал. Через ее мягкую, одетую в шубу спину он заботился о сиротке: только Кройнделе и снова Кройнделе!
— Удобно ли тебе, Кройнделе? Тепло ли тебе? Может, подложить под спину меховую подушечку?
Эстерка стиснула зубы и тяжело дышала в свою беличью муфту. Она сама не знала, откуда эта тяжесть. Больно ли ей от того, что сын больше не любит ее, как прежде?..
Но какое «прежде»? До или после несчастья?.. И в чем он виноват? Он ведь совсем не понимает, что творит, и даже не подозревает, с каким огнем играет здесь, в этой бешеной скачке. На протяжении долгих лет она отталкивала его от себя обеими руками, всеми дозволенными и недозволенными средствами. И вот он совсем отвык от ее материнской любви. Стал ей чужим. И сидит здесь, как какой-то чужой зверь, в шубе и не спускает глаз с ее бедной голубки, нарядившейся ради него в горностаевую шапочку и горностаевую муфточку. Чтобы волку было мягче кусать и удобнее рвать добычу. Как страшны пути Твои, о Господь на Небе! И как жестока Твоя кара за совершенный грех!
Через полтора часа езды по заснеженной степи, после того, как они взбодрились и даже подмерзли, тройка остановилась у первой станции тракта, под Кременчугом. Здесь они вышли, чтобы погреться, перевести дыхание, выпить стакан чаю. От потрескивания огня в печи и веселой болтовни у стойки с закусками Эстерке стало веселее. Кровь прилила к щекам, взгляд оживился. Она даже сказала доброе слово Кройнделе, на которую в санях не посмотрела ни разу, будучи не в силах вынести ее восторга по поводу этой прогулки…
И вдруг сердце Эстерки снова упало. Она услыхала, как ее единственный сын заказал у полового в фартуке чаю с ромом…
— Ром? — воскликнула она так, как будто ее ужалила змея. — Зачем ром? Нет-нет!
Алтерка повернулся, и глазам своим не поверил. Только что оживленное лицо матери совсем исказилось и стало зеленовато-бледным, как у мертвеца.
— Что ты так кричишь? — подошел он к ней, пожимая плечами. — Не хочешь — не пей. Но я-то хочу. Ведь я не маленький ребенок. — И, заглянув ей в глаза с какой-то особенной усмешкой, добавил: — И Кройнделе тоже выпьет капельку с чаем. После такого мороза это на пользу…